Стаб

— Ты похоже сильно головой приложился.

— Он бросил меня дважды, — сказал я, наверное, подтверждая его слова.

— Слушай, если эти журналы побуждают тебя к самоанализу, я прихвачу парочку моих любимых, ладно? Тебе это сейчас будет полезно. Вот этот… и этот тебе тоже должен понравиться… — Он взял больше, чем парочку. Кое-что, наверное, для собственного досуга. Подняв куртку, он заткнул их за пояс джинсов и вернулся ко мне. — Встать сможешь?

— Без проблем, — ответил я, поднимаясь на ноги.

И тут же теряя сознание.

Глава 16

Не знаю, сколько там по мнению Многорукого он спасал мне жизнь, но я ему её спасал определенно больше. Прожив с ним несколько дней, которые сложились в недели, а там и в месяцы, я понял, что при всей своей крутизне этот мужик совершенно не был способен о себе позаботиться.

В том смысле, что он мог умереть от любой ерунды. Напиться и утонуть в ванной (я столько раз вынимал затычку в последний момент), захлебнуться в собственной блевотине или поджечь дом, заснув с сигаретой в постели.

Когда такое случилось в первый раз, я играл со своими многорукими куклами. Запах палёного ворса я учуял не сразу, а когда придал этому значение, ковёр в спальной уже догорал. Пламя забиралось по сбившимся простыням на кровать. Я рывком сорвал их с Многорукого, а он даже не проснулся.

Залив всю комнату водой, я распахнул окно. Отдышавшись, я остановился перед кроватью. Руки сами собой стискивались в кулаки.

Стоит сказать, что с каждым днём я делался всё психованнее. Виноваты ли в том гормоны, о которых так любил говорить Многорукий, или же мой организм постепенно очищался от остаточного действия стаба.

Были моменты, когда я хотел его убить. Когда же он пропадал на неделю или две, я от страха и скуки чуть не вешался.

Он был ужасно грубым, я не понимал его шуток, я знал, что каждое третье его слово — ложь, но с каждым днём я привязывался к нему всё сильнее.

То, чем я становился, совсем не нравилось мне.

И у меня до сих пор не было ни гроша в кармане.

— Ты ковёр сжёг.

Мэтр даже не двинулся.

— Ты только что проспал свою смерть, понимаешь? Ты умер. Задохнулся и сгорел.

Плевать он на это хотел.

— Если бы не я, ты бы погиб!

Я не осмелился повысить голос или прикоснуться к нему, поэтому решил оставить всё, как есть. И окно не закрывать. Пусть ублюдок окоченеет. На нём же теперь не было ни черта кроме трусов.

Разглядывая его, я думал, как такое можно сотворить со своим телом? Та татуировка на его спине… словно он пытался переделать себя. Зачеркнуть то, чем является на самом деле.

— Ну как тебе?

Я посмотрел на его лицо. Его глаза были открыты. Свет лился в комнату из коридора, и хотя я знал, что нужно экономить топливо, не торопился гасить лампы.

Игнорируя его вопрос, я спросил:

— Как тебя зовут?

— Не твоё дело.

Я почти не оскорбился.

— Тогда почему тебя называют Многоруким? Как это связано с теми куклами?

— Куклами? — Он потёр лицо ладонями, давая понять, как ему западло отвечать на мои вопросы сейчас, но выгонять не стал. — Так раньше изображали богов.

— Значит, ты местный бог?

— Твой по меньшей мере. — Он нащупал на тумбочке часы и посмотрел на циферблат так, словно мог там хоть что-то увидеть. — Почему ты не спишь, чёрт тебя дери?

Потому что ты только что чуть нас не угробил. Если я умру в ближайшее время, то нужно позаботиться о том, чтобы умереть не безымянным.

— Подумал, может, ты захочешь дать мне имя.

— Сейчас?!

— Почему нет?

— Чем это пахнет? Ты что курил, паршивец?

Да, прикурил от полыхающего ковра.

— Не переводи тему.

— Чего привязался?

— Ты боишься?

— А?!

— Я думаю, ты хочешь быть готовым отказаться от меня в любой момент. Но если дашь мне имя, то запомнишь на всю жизнь. Ты окончательно приручишь меня и будешь нести ответственность.

Мэтр потер пальцами переносицу.

— Да уж, те журналы в самом деле пошли тебе на пользу. Ты, наверное, первый человек, которого порнуха сделала философом. Страшно представить, какой с тобой будет секс.

Он любил это — переводить разговор в область непристойных тем, в которых он чувствовал себя как рыба в воде, а я был… ну, топором. Сразу шел ко дну.

— Однажды я подслушал твой разговор. Ты рассказывал кому-то, что у тебя уже был опыт воспитания. Неудачный.

— Ну и?

Я думал, он разозлится. Хотя бы немного.

— Ты дал ему имя?

— Да.

— И что было потом?

— Как видишь, с легкость отказался от ублюдка.

— Как его зовут?

— Не помню, — улыбнулся мэтр.

Лжец грёбаный.

— Он был особенным? — Я чувствовал, что смущаюсь и от этого психовал всё сильнее. С некоторых пор я не мог справиться с собственными эмоциями. — Поэтому ты не хочешь проходить через это снова?

— А может это ты — особенный?

— Тогда просто раскинь мозгами и назови моё имя.

Он обречённо простонал, сдаваясь.

— Мария, Кэт, Стэйси, Джулия, Тереза…

— Это мужские имена?

— Ещё какие. Выбирай.