СССР и Запад в одной лодке (сборник статей)

Орвелл писал, что общество можно разделить на три части: верхи — не заинтересованные в изменениях, середину — заинтересованную в том, чтобы занять место наверху, используя низы, и низы — готовые смести оба верхних слоя. Запад — это привилегированная часть мирового сообщества, а вы принадлежите к привилегированному слою Запада, так что, казалось бы, вдвойне заинтересованы в сохранении статус кво, причем не только на Западе, но — ввиду все более растущей взаимозависимости — и во всем мире, в том числе и в СССР.

Вместе с тем всем более или менее ясно, что так или иначе мир меняется, и подлинная стабильность — скорее в движении, чем в насильственном сохранении того, что есть. Правда, никогда нельзя с достаточной уверенностью сказать, в каком направлении это движение происходит и есть ли оно результат Божьего промысла, объективных исторических законов или человеческой воли. Но поскольку человеческая воля — это единственное, что зависит от нас самих, мы должны возлагать все надежды только на нее.

XIX век — век относительного сохранения статус-кво, наиболее характерно представленный фигурой Меттерниха, но за это желание сохранить социально-политическую структуру неизменной пришлось в следующем веке заплатить страшной ценой революций и мировых войн. Одновременно развитие технологии для многих стало казаться смыслом истории — на Западе шел процесс отмирания идеологии у истеблишмента, политические доктрины становились скорее следствием технологического развития, а руководителей с политическим мышлением все более вытесняли технократы. Развивающаяся экономика кажется сейчас гарантией политической стабильности, хотя именно экономически сильные, но политически нецеленаправленные и безвольные общества потенциально представляют весьма опасный источник напряжения как вовне, так и внутри. В частности, лево-радикальный терроризм особенно силен в тех странах, где экономическому росту сопутствовало отсутствие политической перспективы и воли у «верхов», — а именно в Западной Германии, Италии и Японии.

Мне кажется не совсем честной передержкой выдавать отсутствие идеологии и политической воли за присущее демократии нахождение баланса всех интересов в обществе, печально, если равнодействующая интересов близка к нулю. Но ведь само западное общество было сформировано христианской и либеральной идеологиями, и демократии проявили достаточно воли для экспансии в мире. Идеи и воля всегда предшествовали их материальному воплощению, и если мы наблюдаем технологический рост в обществах без идеологий, то это нечто вроде роста волос и ногтей у мертвеца.

Технологическому развитию способствовала вера в разум, но трудно поверить, что рационализм лежит в основе человеческой истории и человеческой натуры. Если бы Иуда Искариот пустил 30 сребреника в оборот из самых скромных 5 % годовых, то сейчас его наследники имели бы капитал, при переводе в золото превышающий вес земного шара, но, увы, человечество почти столько же разрушало, сколько и строило. Да и стремление производить и продавать, пожалуй, есть не проявление разума, а такой же инстинкт, как и стремление разрушать. Мы знаем много примеров, когда «созидательный инстинкт» противоречил самым разумным интересам самосохранения, — и прав был Ленин, когда сказал свою знаменитую фразу, что мы повесим капиталистов на той веревке, которую они нам продадут. Инстинкт не внемлет голосу разума, для бизнесмена так же естественно производить и продавать, как для Божьей птички петь, и потому я не буду здесь делать никаких призывов не торговать с СССР. Но не рассчитывайте и на те, что СССР будет вести себя «разумно» по отношению к вам, — никакими рациональными доводами вообще нельзя объяснить существование этой бесчеловечной системы.

Советский Союз представляет пример, когда, наоборот, иррациональная идеология и политическая воля ведут технологию за собой. Хотя и идеология, и воля сейчас все в более значительной степени результат инерции, но инерция действует тем дольше, чем сопротивление слабее. Не будет ошибкой назвать СССР больной системой, однако больные часто живут дольше здоровых и порядком отравляют им жизнь. Быть в кризисе — это естественное состояние СССР, и сам по себе кризис — не есть свидетельство его слабости, но перманентный кризис — есть свидетельство исторической недолговечности этой системы.

Одна из самых болезненных проблем сейчас — это конфликт между меняющейся структурой общества и неизменной структурой власти, которая сложилась на рубеже двадцатых-тридцатых годов, когда большинство населения составляли малограмотные крестьяне, а высшие и средние классы общества были уничтожены. Сейчас подавляющее большинство населения имеет образование, появился новый средний класс, и он не хочет, чтобы с ним обращались как с бессловесной массой.

Этот конфликт может принимать драматические формы открытого диссидентства, но в значительной степени носит характер пассивного сопротивления и разрушает основы системы незаметно.