СССР и Запад в одной лодке (сборник статей)

Я родился и рос в такой стране и в такое время, что само понятие свободы слова долго оставалось недоступным для меня. Составляя в тринадцать лет «свод законов» некоей воображаемой страны, я предусмотрел трехлетнее тюремное заключение за высказывание «неправильных мыслей». Когда моя тетя, которую я познакомил со своими законодательными планами и муж которой незадолго перед тем был посажен в тюрьму за «клевету на социалистический реализм», робко пыталась возражать мне, что высказывание своих мыслей еще не есть преступление, я горячо заспорил. Я убеждал ее — и она со мной согласилась, — что начни все говорить что хотят, неизбежно наступили бы полный разброд и анархия.

К сожалению, миллионы моих соотечественников и сейчас думают так же. Не все считают идеальным или даже нормальным то общество, в котором они живут, но, как и я четверть века назад, они полагают, что необходимо одномыслие, точнее «одноправильномыслие». Даже некоторые их тех, кто, отстаивая свои убеждения, шел за них в тюрьму, не захотели бы примириться со свободой слова для своих идейных противников.

Можно условно выделить три степени свободы слова.

Во-первых, свободу мысли, когда человек берет на себя труд осмысливать происходящее, пытается давать ему свою оценку или сознательно принимает или отвергает ту оценку, которую ему предлагают другие.

Свобода мысли требует свободы высказывания; потребность сообщить свою мысль другим и получить тот или иной отклик на нее должна реализоваться, иначе невысказанная мысль умирает, как плод в утробе матери.

Наконец, потребность в общении между людьми настолько велика, что свобода высказывания перерастает в свободу печати, когда высказывание благодаря книгам, газетам, радио и телевидению становится достоянием практически всех, кто хочет познакомиться с ним. Право свободно читать и слушать так же важно, как и право свободно писать и говорить.

Опыт показывает, что это действительно три степени некоего единого понятия. Уничтожим свободу печати — и свобода высказывания, замкнувшись в маленьких группках, начнет хиреть и принимать все более провинциальный и узкий характер. Уничтожим свободу высказывания — и мысль, заключенная в голове, как в одиночной камере, неизбежно начнет хиреть и вырождаться.

Моя страна прошла через эти три фазы уничтожения мысли. После полной ликвидации свободы печати обмен идеями еще как-то пульсировал в отдельных группах и семьях, но затем страх и огромное число доносов привели к тому, что те, кто еще продолжал думать, перестали говорить. Но невозможно было и думать, не имея возможности высказаться самому и услышать другого, а получая только однообразный идеологический паек. И люди переставали мыслить или, вернее, начинали «мыслить» точно в предписанных им рамках. Если бы в год смерти Сталина была внезапно объявлена полная свобода слова, едва ли великая страна сумела бы сказать что-нибудь значительное — было задавлено не только слово, но и мысль.

К счастью, сейчас мы наблюдаем начало обратного процесса. Одно из немногих русских слов, понятных всем без перевода, — это самиздат.

К пониманию необходимости свободы слова для всех меня привело сознание этой необходимости для меня, прежде всего как для писателя, ибо слово стало моей профессией и смыслом жизни. Но как только я начал отстаивать свое право на свободное слово, я стал получать один за другим трехлетние сроки заключения. Те самые трехлетние сроки, которые я тринадцатилетним мальчиком назначал за высказывание «неправильных мыслей».

Кажется очевидным, что свобода слова нужна писателям, журналистам — во всяком случае тем из них, кому есть что сказать, — ученым и вообще тем, кого в России называют интеллигенцией. Но можно думать, что для тех, кто занят повседневным и не связанным со словом трудом, кто озабочен мыслями о хлебе насущном, для тех свобода слова — роскошь, без которой можно обойтись и ради которой не стоит рисковать.

Казалось бы, во всяком случае, в моей стране, подтверждения такому взгляду можно услышать на каждом шагу. «Живи и помалкивай» — девиз многих, «сболтнул лишнее» — пренебрежительно говорят о том, кто сказал что-то неугодное властям.

Между тем мой опыт общения с народом убедил меня, что все это совершенно не так, что потребность высказаться и быть услышанным — одна из самых глубоких потребностей человека. Все невысказанные мысли, как и непроизнесенные проклятия, не разлагаются бесследно, а разрушают человеческую психику и деформируют сознание.

Общество, лишенное свободы слова, — психически больное общество. Как психически больной человек может казаться нормальным, пока вы не заденете больные для него вопросы, так и подобное общество может казаться неискушенному взгляду здоровым. Но коснитесь запрещенных тем — число их в моей стране достаточно велико, — и вы столкнетесь с патологической реакцией. Западное общество снижает значительную долю своего напряжения уже тем, что оно говорит о своих проблемах.