Читаем Срыв полностью

Разок-другой его проверил лесник – не везет ли свежий лес. С этим в последние месяцы стало строго: за один срубленный ствол могли оштрафовать. Если не было денег, тащили в город, долго там канифолили… Лесник был местный, молодой, но суровый и неразговорчивый; Николай Михайлович попытался было поговорить с ним насчет бревен: «Забор пора перебрать, баньку бы», – но тот отвечал, не дослушав: «Я не уполномочен».

Может, лесник и действительно был таким честным и правильным, но сохранности бора это вряд ли помогало. За одно это лето появились две лесосеки, где сосны вырубались сплошняком, подлесок давился тягачами.

Вырубкой, как узнал Николай Михайлович, занималось какое-то акционерное общество, по лицензии. Он попытался на лесосеке купить по дешевке машину кругляка, но дисциплина на участке была суровая – его отослали к начальству, находящемуся аж в крайцентре.

Бор этот, частью природный, частью искусственно разведенный, огибал город с трех сторон. С четвертой, юго-западной, была холмистая степь, правда, тоже в последние десятилетия изрядно озелененная – там раздавали дачные участки, владельцы завозили чернозем, высаживали фруктовые деревца, которые давали на удивление богатые урожаи. И теперь Елтышев все чаще жалел, что все-таки не добился когда-то этих шести соток, не построил дом (ведь была же возможность). Жили бы теперь в нескольких километрах от города; прописку на дачах теперь дают. Приезжали бы с дачи на работу, вечером – обратно. А тут – полста камушков в одну сторону: на билеты ползарплаты уйдет, да и силы где такие найти, чтобы каждый день мотаться…

В одну из поездок в бор, бродя с топориком и ножовкой меж стройных ярко-рыжих сосен в поисках сухостоя или валежника, Николай Михайлович наткнулся на Харина. Тот ворошил штабелек нарубленной года два назад, видимо во время прореживания, мелкотни, укладывал более-менее ровные и крепкие макаронины на площадку от снятой люльки мотоцикла.

– Что, сосед, жерди понадобились? – без особой неприязни, но с усмешкой спросил Николай Михайлович; внутренне он смирился с невозвращенным долгом.

Харин ухукнул, выдергивая из штабеля очередной хлыст.

Собираясь уже пройти мимо, Николай Михайлович заметил среди отобранного несколько явно свежих, даже хвоя кое-где уцелела, верхушечек.

– А не боишься, что штрафанут? Или у тебя, как всегда, всё подсхвачено?

– Что? – Харин посмотрел неожиданно ненавидяще, презрительно, и в Елтышеве тут же хлестанулась злоба:

– А что? Ты ж у нас и по цементу, и по лесу спец. И бензопилы у тебя целыми контейнерами. Так ведь?

– Слушайте… – Харин поднял с земли топор – непонятно, то ли чтоб срезать сучки, то ли для возможной защиты. – Слушайте, оставьте меня в покое. Меня и мою семью. И… и идите давайте.

– Хм, как же тебя в покое оставить, когда ты мне денег должен. И за эти два года они ой как подорожали. Так что возвращать-то больше придется.

Елтышев качнулся, чтобы идти дальше – припугнул и ладно, но Харин взвился и как-то по-женски, тонковато и истерично, затараторил:

– Ничего я вам возвращать не буду! Не должен я ничего! Ясно?! Хотите – в суд подавайте, а я ничего возвращать не буду! И всё!

– Как эт не будешь? – Николай Михайлович уже был полон веселым бешенством; такое бешенство бывало у него раньше, когда работал милиционером и ему хамили. – Как не будешь? А? – Он медленно пошел на Харина.

– Не подходи! – Харин вскинул топор. – Я!.. Достал-ли, сволочи!

– Эт кто сволочь? Ты вообще нюх потерял? Ты мотоцикл продашь и денежки мне принесешь. Послезавтра принесешь и отдашь.

– Не подходи! – И Харин сам дернулся вперед, бросил руку с топором на Николая Михайловича.

Уже без слов, автоматически, как учили когда-то, Елтышев, успев выронить свой топор и ножовку, перехватил левой рукой руку нападавшего, а правой обхватил его шею. Сжал, получил слабый удар по ребрам (Харин ударил левой рукой); сжал сильнее, резко рванул. У Харина хрустнули позвонки, и он, сухо рыгнув, обмяк. Приятно отяжелел… Елтышев распрямил руку, Харин упал на землю. Топор все еще держал…

Николай Михайлович постоял, ожидая, что противник зашевелится, начнет подниматься, и тогда можно будет взять за волосы, внушить, чтоб больше не замахивался; но тот лежал и лежал. На животе, лицо повернуто набок, глаз не видно. Раскрыты они, закрыты… И не надо видеть…

Елтышев поднял свои инструменты, пошел к машине. Через несколько шагов остановился, оглянулся. Вспоминал, прикасался ли к чему-нибудь пальцами. Вроде нет. К рукаву харинскому только… Ладно, плевать…

Отъехал подальше, набрал дров. Почти в то же время, в какое рассчитывал, вернулся домой. Загнал «москвич» в ограду, разгрузил. Долго, не жалея воды, умывался… Выпили с женой бутылочку спирта. Разбавил на этот раз покрепче, градусов до пятидесяти пяти.

Выйдя в туалет, обнаружил, что моросит дождь. Мелкий, но частый. Холодный… В другое бы время расстроился – дел-то еще полно, – а сейчас постоял, половил капли ртом. Вздохнул:

– Хорошо-о…

<p>Глава двадцать первая</p>
Перейти на страницу:

Все книги серии Новая русская классика

Рыба и другие люди (сборник)
Рыба и другие люди (сборник)

Петр Алешковский (р. 1957) – прозаик, историк. Лауреат премии «Русский Букер» за роман «Крепость».Юноша из заштатного городка Даниил Хорев («Жизнеописание Хорька») – сирота, беспризорник, наделенный особым чутьем, которое не дает ему пропасть ни в таежных странствиях, ни в городских лабиринтах. Медсестра Вера («Рыба»), сбежавшая в девяностые годы из ставшей опасной для русских Средней Азии, обладает способностью помогать больным внутренней молитвой. Две истории – «святого разбойника» и простодушной бессребреницы – рассказываются автором почти как жития праведников, хотя сами герои об этом и не помышляют.«Седьмой чемоданчик» – повесть-воспоминание, написанная на пределе искренности, но «в истории всегда остаются двери, наглухо закрытые даже для самого пишущего»…

Пётр Маркович Алешковский

Современная русская и зарубежная проза
Неизвестность
Неизвестность

Новая книга Алексея Слаповского «Неизвестность» носит подзаголовок «роман века» – события охватывают ровно сто лет, 1917–2017. Сто лет неизвестности. Это история одного рода – в дневниках, письмах, документах, рассказах и диалогах.Герои романа – крестьянин, попавший в жернова НКВД, его сын, который хотел стать летчиком и танкистом, но пошел на службу в этот самый НКВД, внук-художник, мечтавший о чистом творчестве, но ударившийся в рекламный бизнес, и его юная дочь, обучающая житейской мудрости свою бабушку, бывшую горячую комсомолку.«Каждое поколение начинает жить словно заново, получая в наследство то единственное, что у нас постоянно, – череду перемен с непредсказуемым результатом».

Алексей Иванович Слаповский , Артем Егорович Юрченко , Ирина Грачиковна Горбачева

Приключения / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Славянское фэнтези / Современная проза
Авиатор
Авиатор

Евгений Водолазкин – прозаик, филолог. Автор бестселлера "Лавр" и изящного historical fiction "Соловьев и Ларионов". В России его называют "русским Умберто Эко", в Америке – после выхода "Лавра" на английском – "русским Маркесом". Ему же достаточно быть самим собой. Произведения Водолазкина переведены на многие иностранные языки.Герой нового романа "Авиатор" – человек в состоянии tabula rasa: очнувшись однажды на больничной койке, он понимает, что не знает про себя ровным счетом ничего – ни своего имени, ни кто он такой, ни где находится. В надежде восстановить историю своей жизни, он начинает записывать посетившие его воспоминания, отрывочные и хаотичные: Петербург начала ХХ века, дачное детство в Сиверской и Алуште, гимназия и первая любовь, революция 1917-го, влюбленность в авиацию, Соловки… Но откуда он так точно помнит детали быта, фразы, запахи, звуки того времени, если на календаре – 1999 год?..

Евгений Германович Водолазкин

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги