Читаем Срыв полностью

Большинство же публики совсем и почти открыто не интересовалось спектаклем. Шушукались, курили, передавали друг другу бутылки с выпивкой, то и дело кто-то вставал, уходил, возвращался, запинался о ноги, извинялся. А актеры, как будто не видя этого равнодушия, то ли самозабвенно, то ли машинально бросали и бросали в зал:

– Остановки, что ли, не будет?

– Да, не будет, вам же сказали!

– Как?

– Так.

– Но куда мы едем все-таки?

– Никуда.

– Как?

– Так.

– Я хочу сойти!

– Хе-хе, забавно…

«Заба-авно», – усмехнулась Ирина и тут же кашлянула, подавившись очередным зевком…

– Вижу, не по душе пришлось, – несколько виновато произнес Сергей, провожая ее домой.

– Честно говоря, совсем.

– Понятно… А ты кого из драматургов любишь? Вообще пьесы читаешь?

– Ну как… Чехова люблю… Розова.

– Чехов, Розов… – В голосе Сергея послышались нотки иронии. – Розов – это хорошо… Но не ими одними театр жив. Некоторые вот ищут новые пути. Чаще всего дерьмо, прости, получается, иногда – удачи. – Сергей громко, как-то решительно выдохнул, огляделся. – Понимаешь, Ирина, зреет нечто такое, нечто грандиозное. Когда оно навалится, Вознесенский будет казаться детским лепетом… Это только внешне так тихо, как… как в больнице в мертвый час. Скоро закрутится… – Он говорил отрывисто, путано, не оканчивая фраз: то ли опасался высказаться определеннее, то ли сам еще не до конца сформулировал мысль, но эта путаность искуплялась голосом – жарким и в то же время глубокомысленным, почти пророческим, от которого мурашки пробегали между лопаток. – Разнесет всю эту нашу кастрюльку с переваренным борщиком… Есть, Ира, огромный свободный мир, другие цивилизации, культуры, миры целые, а мы… Именно – кастрюлька на кухне.

Они шли по темной, до жути пустой улице Декабристов, и Ирине представлялось, что рядом с ней – заговорщик, член какой-то тайной организации, и в голове вспыхивали, обжигали и тут же гасились, гасились страхом фамилии «Савинков… Гумилев… Солженицын…» И то хотелось выдернуть руку из-под локтя этого высокого, красивого, но вдруг ставшего очень опасным человека, то – тут же – прижаться к нему крепко-крепко, прирасти, разделить с ним все грядущие испытания, ужасы, беды… И несмотря на то, что все у них в итоге получилось, как и у большинства других, обычных, нормальных, – свидания и букеты, свадьба, оставленная в наследство Сергею теткой двухкомнатная квартира, рождение дочки, мелкие, а потом крупные ссоры, развод, встречи по определенным дням из-за общего ребенка, – но ощущение приобщенности к чему-то страшному и героическому, те жутковато-сладостные минуты, когда шли по пустынной улице Декабристов поздним апрельским вечером семьдесят пятого, не забывались ею никогда, не позволяли ей вычеркнуть Сергея из своей жизни, искренне считать его предателем. Ведь перестал он быть мужем – мужем в том смысле, как это слово понимала Ирина, – не ради другой женщины, не из-за пьянства, не из желания быть просто, для веселья, свободным, а ради настоящей цели. И спустя много, слишком много лет он стал победителем.

Однажды, когда Сергей уже уволился из строительно-проектировочного управления, допоздна пропадал на своих репетициях, а Ирина, только-только закончившая институт, сидела дома с Алинкой часто впроголодь, и их совместная жизнь дала ощутимую трещину, он пришел домой сравнительно рано – по крайней мере, дочка еще не спала.

Он был слегка подшофе, как-то порывисто прошагал в детскую, сел на кровать прямо в плаще и, словно не замечая стоящую у косяка Ирину, будто бы ее и на свете не было, заговорил с полуторалетней, тихонько играющей перед сном Алинкой:

– Солнце, хочешь, я сказку расскажу?

Дочка посмотрела на него с недоверием – он никогда не рассказывал и не читал ей сказок.

– Я хорошую расскажу. Давай? – продолжал предлагать Сергей. – Про одного мальчика. Будешь слушать?

– Буду. – И она, как взрослая девочка, отложила куклу.

– Это даже не совсем и сказка – это по-настоящему произошло с одним мальчиком много лет назад, но очень похоже на сказку… Мальчик уже давно стал дядей, а все равно часто вспоминает эту историю. Да… В общем, один мальчик, звали его как-нибудь очень обыкновенно. Саша или, как меня вот, Сергей… Да, пусть будет Сережа. Сережа… И вот этот Сережа учился в математической школе, а школа эта была далеко от дома. На другом краю города…

Ирина поморщилась – на днях они вместе смотрели какой-то фильм, и герой там тоже рассказывал историю якобы про другого, а на самом деле – про себя. От Сергея она такого подражательства не ожидала. «Лучше ничего выдумать, что ли, уже не получается?» – даже с презрением подумала.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новая русская классика

Рыба и другие люди (сборник)
Рыба и другие люди (сборник)

Петр Алешковский (р. 1957) – прозаик, историк. Лауреат премии «Русский Букер» за роман «Крепость».Юноша из заштатного городка Даниил Хорев («Жизнеописание Хорька») – сирота, беспризорник, наделенный особым чутьем, которое не дает ему пропасть ни в таежных странствиях, ни в городских лабиринтах. Медсестра Вера («Рыба»), сбежавшая в девяностые годы из ставшей опасной для русских Средней Азии, обладает способностью помогать больным внутренней молитвой. Две истории – «святого разбойника» и простодушной бессребреницы – рассказываются автором почти как жития праведников, хотя сами герои об этом и не помышляют.«Седьмой чемоданчик» – повесть-воспоминание, написанная на пределе искренности, но «в истории всегда остаются двери, наглухо закрытые даже для самого пишущего»…

Пётр Маркович Алешковский

Современная русская и зарубежная проза
Неизвестность
Неизвестность

Новая книга Алексея Слаповского «Неизвестность» носит подзаголовок «роман века» – события охватывают ровно сто лет, 1917–2017. Сто лет неизвестности. Это история одного рода – в дневниках, письмах, документах, рассказах и диалогах.Герои романа – крестьянин, попавший в жернова НКВД, его сын, который хотел стать летчиком и танкистом, но пошел на службу в этот самый НКВД, внук-художник, мечтавший о чистом творчестве, но ударившийся в рекламный бизнес, и его юная дочь, обучающая житейской мудрости свою бабушку, бывшую горячую комсомолку.«Каждое поколение начинает жить словно заново, получая в наследство то единственное, что у нас постоянно, – череду перемен с непредсказуемым результатом».

Алексей Иванович Слаповский , Артем Егорович Юрченко , Ирина Грачиковна Горбачева

Приключения / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Славянское фэнтези / Современная проза
Авиатор
Авиатор

Евгений Водолазкин – прозаик, филолог. Автор бестселлера "Лавр" и изящного historical fiction "Соловьев и Ларионов". В России его называют "русским Умберто Эко", в Америке – после выхода "Лавра" на английском – "русским Маркесом". Ему же достаточно быть самим собой. Произведения Водолазкина переведены на многие иностранные языки.Герой нового романа "Авиатор" – человек в состоянии tabula rasa: очнувшись однажды на больничной койке, он понимает, что не знает про себя ровным счетом ничего – ни своего имени, ни кто он такой, ни где находится. В надежде восстановить историю своей жизни, он начинает записывать посетившие его воспоминания, отрывочные и хаотичные: Петербург начала ХХ века, дачное детство в Сиверской и Алуште, гимназия и первая любовь, революция 1917-го, влюбленность в авиацию, Соловки… Но откуда он так точно помнит детали быта, фразы, запахи, звуки того времени, если на календаре – 1999 год?..

Евгений Германович Водолазкин

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги