— Понимаешь, Алексей, у нас на Изумрудной есть тонкости, которых ты не знаешь. Ты, конечно, слышал, что женщин у нас мало и живут они недолго. Поэтому спрос большой. И девушки могут выбирать — все, кроме принцесс… И если девушка соглашается выйти замуж, уже от этого мужчина счастлив. Не надо никакой любви — сам факт согласия способен осчастливить мужчину. Но если, кроме согласия, девушка даст понять, что её избранник мил ей, — это уже вершина блаженства. Поэтому у нас не так, как на Земле, — девушки первыми признаются в любви… или просто дают согласие.
Принцесса замолчала. Я заметил, что за последние двое суток она очень изменилась — причём к худшему. Сейчас она совсем мало напоминала Тину, хотя по-прежнему была удивительно красива.
В это время за окном раздался чей-то вопль, а потом донеслись крики возбуждённых людей. — Что случилось? — нахмурилась Ганелона.
Я поспешил к окну. Сердце у меня замерло в предчувствии неприятностей. Я увидел, что внизу, у входа во дворец, смирненько стоит Петрович, держа Росинанта за узду, а у его ног, испуская громкие стоны, лежит кавалер. Вокруг них быстро сгущалась толпа.
— Илия, быстро прекрати всё, — приказала Ганелона. Вскоре я увидел, как тот вышел на крыльцо.
— Благородные кавалеры! — зычно крикнул он. — Принцесса начинает приём Соискателей. Благоволите пройти во дворец.
— Что ты там натворил? — спросил я Петровича, когда мы с ним остались одни. — Неужели ты посмел ударить этого кавалера?
Петрович рассказал, как было дело, и я долго смеялся.
Оказывается, пока я плутал по дворцу, кавалеры, которым моё появление в качестве Соискателя явно пришлось не по душе, решили выместить своё раздражение на Петровиче. Они стали издеваться над ним и над бедной, неповинной лошадью — причём с одинаковым результатом, поскольку ни Росинант, ни робот никак на все их слова не реагировали. Пока кавалеры высказывались насчёт одинакового цвета зубов у Петровича и лошади, всё было ничего. Но тут кто-то случайно задал Петровичу прямой вопрос: куда подевался его хозяин? Робот, как и положено примерному механизму, ответил, что его хозяин пошёл к принцессе. Тут кавалеры возмутились всерьёз, потому что они дожидались приёма с утра. Последовали новые вопросы, и ответы ещё больше накалили атмосферу. Отвечал Петрович со свойственным ему равнодушным видом, чем совсем вывел кавалеров из себя. Наконец один из них, самый здоровенный и самый крикливый, задал Петровичу, на свою беду, ещё один прямой вопрос: «Ты что же, меня кретином считаешь?», на что Петрович вынужден был ответить с предельной точностью, хотя и вежливо. Тогда кавалер размахнулся, и…
— Кавалеры так и рвались в драку. Их надо было как-то остановить. Поэтому я решил не увёртываться от удара, а сам подставил ему голову…
Вот здесь-то я и расхохотался. Бить Петровича — всё равно что бить кулаком по скале. Чем сильнее ударишь, тем хуже тебе будет. Бедняга кавалер, наверно, раздробил себе пальцы и теперь досрочно выбыл из числа Соискателей.
— Как ты мог посметь?… — спрашивал я сквозь смех. — А как же Первый Закон? Ведь ты причинил вред человеку!
— Я не причинял вреда человеку, — ответил Петрович. — Он сам причинил себе вред. А я просто не стал ему мешать. Могу я это себе позволить, раз цепи Первого Закона у меня заблокированы?
Через час Илия отвёл меня на конюшню. Была она на другом конце города. Я выбрал там неплохого коня по кличке Нектар. Конечно, с Баязетом равняться он не мог, но всё же это был настоящий боевой конь.