Срубить дерево

Под моим присмотром ящик, позеленевший от времени и ржавчины, подняли из перекопанной земли. В длину он был около шестнадцати дюймов, двенадцать в ширину и шесть в высоту, и действительно был отлит из латуни. Как и сказал по телефону Симмс, крышка была приварена.

Я никогда в жизни не видел этого ящика, однако глядя на него, испытывал нечто вроде дежавю.

– Давайте вскроем его и посмотрим, что там за сокровища, – предложил я.

Блейн принес лом. Отыскав местечко, где металл плохо схватился, он подсунул лом под крышку. Нажал со всей силы, и крышка отскочила. Опустившись на колени, я приподнял ее.

Увидев содержимое ящика, я сразу понял, что он принадлежал Роуну.

Роун… Только под такой фамилией мы его и знали. Если и было у него имя, нам он его не называл, а мы никогда и не спрашивали. Впервые увидев его, я счел само собой разумеющимся, что он просто очередной бродяга. Он и выглядел бродягой: высокий, исхудалый и потрепанный, лицо – серое от грязи и угольной копоти. И мама сочла его бродягой, когда в ответ на его стук открыла заднюю дверь дома. Я в тот момент рубил дрова во дворе.

К нам часто заходили бродяги. Пенсильванская и Нью-йоркская железные дороги (теперь они называются Северо-Восточным коридором) шли через Фейрсберг и огибали нашу ферму, и, когда товарняки останавливались на перевалочной станции, чтобы оставить там часть вагонов или прихватить новые, путешествовавшие на них бродяги иногда спрыгивали на окраине городка и приходили к задним дверям домов клянчить еду. Они старались поменьше попадаться на глаза и держались окраин, а поскольку наша ферма находилась довольно далеко от городка и близко к путям, мы были первыми, к кому они обращались.

Стучавшие в нашу дверь, как правило, нерешительно стояли на крыльце, держа в одной руке узелок с пожитками (я никогда не видел, чтобы бродяги носили узелок, привязав к концу палки, как иногда рисовали в комиксах), и когда мать открывала, они снимали шляпу и говорили:

– У вас не найдется для нас еды, мэм?

Моя мать никому не отказывала. Ей было жаль бездомных. Иногда они предлагали выполнить какую-нибудь работу в уплату за объедки. Но чаще просто забирали еду и уходили.

Мать приготовила Роуну сэндвич и налила стакан молока, и, поблагодарив, он сел на заднем крыльце. По тому, как жадно он откусывал от сэндвича и хлебал молоко, я заключил, что он изголодался. Узелка с пожитками у него не было, а обтрепанный и грязный костюм выглядел так, словно еще недавно был новым.

Стоял теплый сентябрьский день, и я только что вернулся из школы. Рубить дрова было жарко, и я больше отдыхал, чем махал топором. Закончив есть, Роун приоткрыл заднюю дверь ровно настолько, чтобы поставить внутрь пустой стакан, потом снял пиджак, подошел ко мне и, забрав у меня топор, начал рубить дрова. У него было узкое лицо, довольно длинный нос и серые глаза. По тому, как он замахивался топором, я рассудил, что он никогда раньше этим не занимался, однако быстро сообразил, как это следует делать. Я просто стоял в сторонке и смотрел.

Мать тоже смотрела от задней двери. Он рубил и рубил. Некоторое время спустя мать сказала:

– Вам незачем рубить еще. Вы с лихвой отработали свой хлеб.

– Все в порядке, мэм, – откликнулся Роун и поставил новую чурку.

Вернулся отец, уезжавший в город за кормом для кур, и подогнал задом к двери сарая старенький грузовик, который купил за двадцать пять долларов. Я помог ему выгрузить два мешка корма. Отец был высоким и худым, но на самом деле был вдвое сильнее, чем выглядел, и в моей помощи не нуждался. Но делал вид, будто она ему необходима.

Он глянул на Роуна.

– Неужто все он нарубил?

– Я тоже рубил, – сказал я.

– Мать его покормила?

– Она дала ему сэндвич и стакан молока.

Мы вошли в дом. Мать как раз дочистила картошку и ставила ее на плиту. Готовила она на дровяной плите.

– Черт! – сказал отец. – Наверное, надо предложить ему остаться на ужин.

– Я поставлю еще тарелку.

– Пойди скажи ему, Тим. И забери у него наконец топор.

Поэтому я пошел и сказал, как велено, и встал поближе, чтобы помешать ему рубить дальше. Роун прислонился к поленнице. Глаза у него были такие, что мне вспомнилось суровое зимнее небо.

– Меня зовут Роун, – сказал он.

– А я Тим. Я учусь в школе. В шестом классе.

– А…

Волосы у него – насколько я мог видеть те, что выбивались из-под шапки, – были русыми. Их не мешало бы постричь.

– Можно мне помыть руки? – Он говорил медленно, словно отмеряя каждое слово.

Я показал, где у нас кран во дворе. Он вымыл лицо и руки, потом снял шапку и причесал волосы расческой, которую выудил из кармана рубашки. Следовало бы еще и побриться, но тут уж он ничего не мог поделать.

Снова надев пиджак, он затолкал в карман шапку. Я заметил, что он смотрит куда-то мне за спину.

– Это твоя сестра?