Срубить дерево

Ее простота всегда была афронтом моему интеллекту. На вечеринках она ставила меня в неловкое положение, когда говорила что-нибудь невпопад, смеялась над шуткой, когда не надо было, или не смеялась, когда следовало бы. И мой роман с Дженнис Роулин… Все мои пациенты были богаты, ну конечно, а как иначе они могли бы себе меня позволить? Но Дженнис была неимоверно, чудовищно богата. Ее родители выстроили себе замок на реке Гудзон. Как это часто случается с пациентками, она в меня влюбилась. Она была единственным ребенком, и ей предстояло унаследовать состояние родителей. Но и это было не главное. Она была образованной, утонченной, проницательной, – у нее были все те качества, которых мне не хватало в Черил. Я хотел жениться на ней, но Черил была старомодной, и я знал, что просто так она со мной не разведется, понимал, что мне предстоит схватка, и боялся, что огласка повредит моей практике.

Есть два диаметрально противоположных способа, какими эндоаналитик может кого-то убить. Он может сделать это снаружи – или изнутри.

Черил часто снилась вода. Ей снилось, что она стоит на берегу моря и видит, как к ней приближается огромная волна. Цунами. Тогда она поворачивается и бежит. Я начал ставить ей подножки, увеличивая ее мучения. Она растягивалась на песке, перекатывалась на спину, видела, что огромная волна почти настигла ее, и кричала. Она и меня тоже видела, но я всегда предполагал, что она думает, что я ей снюсь. Она поднималась на ноги и бежала снова – все еще с криком. Разумеется, она всегда просыпалась до того, как волна ее настигала. Тогда она лежала, скрючившись в кровати рядом со мной, и еще долго всхлипывала, прежде чем заснуть.

Был у нее еще один возвращавшийся раз за разом сон, я считал его сном из детства. Его нельзя было считать навязчивым в обычном смысле слова, потому что он не причинял ей психологического вреда. На самом деле, пока я не начал в него входить, он даже ей помогал.

Сон был про ее плюшевого мишку. В этом сне она была маленькой девочкой, и она входила в детскую, где на обоях были картинки с игрушками, песочницами, качелями и колясками, и начинала искать своего плюшевого мишку. Когда она не могла его найти, ей становилось страшно. Она искала его повсюду. Под кроватью, за комодом, в платяном шкафу, за занавесками. Наконец, она находила его под подушкой на своей кроватке, брала его и обнимала, а потом ложилась с ним в кровать, и когда она засыпала, то не просыпалась, а продолжала спать в реальной кровати рядом со мной. Наутро она просыпалась оживленная, веселая и счастливая, и, одеваясь, мурлыкала любимые песенки.

Первые несколько раз, когда я входил в этот сон, я держался вне поля ее зрения, и она не знала, что я рядом. Потом однажды ночью я последовал за ней в детскую и, когда она нашла своего медведя, выхватил его у нее из рук и вырвал ему глаза. Потом я отдал его ей, и она легла с ним на кровать и все это время рыдала. Когда сон закончился, я слышал, как она плачет рядом со мной в темноте.

Я вырывал мишке глаза несколько ночей подряд, потом изменил тактику. Теперь, отобрав у нее медведя, я держал его за задние лапы и раскачивал так, что он бился головой о стену. Всякий раз, когда я так делал, Черил просыпалась с криком. Я повторял это снова, снова и снова. Во всех ее снах про мишку я трансформировал себя в старика с крючковатым носом и подлыми глазками и был уверен, что она считает старика лишь очередным элементом сна. Но в снах о воде я выдал себя, войдя в них в собственном облике. Наутро после снов о мишке она просыпалась осунувшаяся и с опухшими глазами. Не могла есть, на завтрак с трудом проглатывала чашку кофе. Думаю, она весь день не могла есть. Она все худела и худела. Она все больше уходила в себя. Я был уверен, что она покончит с собой. Но нет. Она покончила со мной.

Похоже, я спал целую вечность, прежде чем ей снова приснился сон про пещеру. Но точно я определить не могу. Она карабкается по склону к пещере, мы смотрим друг на друга, потом она с криком бежит в лес. И даже если теперь я понимаю, что мне никогда ее не поймать, прежде чем она добежит до ручья и исчезнет, я все равно ее преследую. Она встроила этот инстинкт в мой конструкт во сне, и против него я бессилен.

Если между этим сном и его предшественником действительно был большой интервал, то вполне возможно, что она пошла лечиться. Но я так не думаю. Не только потому, что не видел никаких признаков другого эндоаналитика, но и потому, что не верю, что она станет искать помощи, ведь тогда ей придется рассказать психоаналитику, что она меня убила. Но иногда навязчивые сны тускнеют и исчезают сами по себе. Такое случается, если вызвавший их недуг утратил свою хватку. Если именно так обстоят дела, скоро я буду мертв.