Срезающий время

– Мы сейчас увидим, правду ли ты говоришь, – сказал Понятовский, не отводя глаз от толстой пачки талеров на развернутом платке, и приказал своему собутыльнику Качинскому принести особый кубок, в который вмещалась почти полкварты. – Ставлю столько же. Не боишься, Сигизмунд, деньжата проспорить? Небось, патент офицерский[43] хотел купить?

– Хотел, да только на капитанский не хватает, – с вызовом произнес я, – но сейчас мы это поправим.

Едва мои слова прозвучали, Понятовский сбросил на землю тряпку и, выхватив бутыль, ловко с помощью сабли избавился от пробки. Вино полилось в кубок, как Замбези в Викторию – шумно, быстро и пенно; поляк наполнил его до самых краев, выпил и передал мне.

– Ну, это недурно, – оценил я поступок. – Впрочем, и для меня самого это пустяки, – наливая из новой бутылки и выпивая. – А вот сколько ты можешь выпить таких кубков?

– Сколько? – взревел шляхтич. – Да за каждый выпитый тобой я выпью три. А ну! Стол и стулья сюда! Живо!

Вскоре во дворе появилось требуемое. С моего разрешения из тарантаса вытащили несколько ящиков, и попойка началась.

– Слушайте же, чтоб нам всем пропасть! – крикнул я тост, вываливая на землю пару ящиков с вином и поднимая кубок. – Слушайте, шляхтичи! Я пью за здоровье великовельможного пана Понятовского, за его благородство и благородство собравшейся здесь шляхты! Черт возьми того, кто не подхватит мой тост!

Кубок переходил из рук в руки, Понятовский в точности исполнял сделанное им предложение, а между тем вокруг стола стали появляться зеваки. Как же, тут же одна шляхта собралась и повод что надо, да и с чертом шутковать не стоит. Они как тараканы выползали из дома, хлева, конюшни, даже из леса появились двое. И наконец, я увидел, как свисающая лапа вековой ели стала совершать колебательные движения. Все, справились. Заложница найдена и в безопасности, а сейчас настало время поквитаться.

– Ох! Не могу больше, – тяжело дыша, произнес я.

– Вильно, Вильно… Слабаки! – радостно заорал Понятовский. – Не пить толком не умеют, ни языка польского не знают! Я всегда говорил, что все рыжие – плуты.

– Держать в себе тяжело. Опоппотойду, – произнес я, заплетаясь в буквах, – без меня не пить.

– Иди, иди, – распалялся великовельможный пан. – Курва! Только не здесь! За конюшню иди.

Зайдя за бревенчатый сруб, я услышал Полушкина:

– Все здесь. Двоих прижали на дороге и одного в конюшне. В землянке зажженный фитиль оставили, прямо в руках покойного, будто курит. Вы на ногах-то устоите?

– Куда ж я денусь, – поправляя брюки, произнес я.

– Держите револьверы.

– Спасибо, Иван Иванович, – прошептал я. – Кстати, старик-привратник и второй охранник. Я их не видел.

– Тимофей с братом в дом полезли, – рассеял мои сомнения поручик, – поэтому и не видели.

– Тогда начали.

Понятовский с компанией так и остались во дворе, ожидая развязки недавнего спора, в окружении пустых бутылок. Сам же он уже охотно рассуждал о стопке новеньких талеров, доставшихся хоть и не столь легко, как он предполагал вначале, но все же и не с такой сложностью, как, например, при игре в картишки. Был момент, когда он даже попытался затянуть старую песню: «Все, что отнято вражьей силою, саблею вернем», но куплет оборвался внезапно. Со второго этажа особняка вместе со стулом и частями оконной рамы вылетело стекло, а вслед за этими событиями высунулся старик-привратник с окровавленной головой и заорал:

– Москали! Казимир, беги!

Двор тут же потонул в дыме и грохоте от выстрелов. Я разрядил по толпе первый револьвер, сунул за ремень и сразу же из-за спины выхватил новый, быстрым шагом смещаясь в сторону от дыма. В ответ раздался звук извлекаемых из ножен сабель, защелкали кремневые курки, и уже уходя в перекате к конюшне, я заметил несколько вспышек сгорающего пороха, вырывавшегося из дул пистолей. Прав был Иван Иванович: побывавшие не в одной кручине гвардейцы Макроновского действительно являлись хорошими бойцами: не стушевались и моментально организовали сопротивление. То место, где я только что находился, было прошито пулями. Ориентируясь практически по ногам, мне пришлось стрелять больше по наитию, чем по ясно видимой мишени. Три выстрела в пелену дыма, и со стороны скрывавшегося за конюшней Полушкина прозвучал слившийся в единый звук раскатистый бабах! Пятеро ветеранов поставили окончательную точку в этом коротком бою, снеся свинцом и зарубив саблями всех выживших врагов. Во дворе, посреди разбитых бутылок и перевернутого стола лежало десять человек, вместе с нанятым кучером Яныком, который, едва почуяв опасность, спрятался под тарантасом.

– Иван Иванович, – отводя поручика в сторонку, тихо сказал я, – подгоняйте наш транспорт сюда. Всех убитых раздеть и сложить в землянку, все ценное из дома – трофеи. В зерновую телегу у конюшни накидайте сапоги с трупов, догрузите каким-нибудь габаритным добром, да хоть пару свиней с курами и отдайте Яныку. Со всем этим он поедет к Збышеку.

– Зачем?

– Атаман вольницы скорее поверит таким же бандитам, как он сам. Ведь Янык наверняка перескажет ему, как мы богатую усадьбу на саблю взяли.