Срезающий время

Все эти дела чрезвычайно тревожили Ромашкина, и лоб его бороздили морщины, когда однажды в субботу, после обеда, он, глубоко задумавшись, направлялся в деревенский трактир, находившийся приблизительно в миле от города. Это был излюбленный приют всех иностранцев, ибо трактирщики тут испокон веку были голландцами, и в нем продолжали сохраняться дух и вкусы доброго старого времени: когда тушеная оленина с кружкой эля была тушеной олениной с приятным на язык напитком, а не гарниром с маленьким кусочком мяса и непонятным пойлом. Помещался этот трактир в старинном, на голландский лад построенном доме, который когда-то, во времена второй англо-нидерландской войны, служил, быть может, резиденцией какого-нибудь пленного богатого фриза. Он был расположен поблизости поселка Уолтон, напротив косы, прозванной косою утопленников, которая далеко выдавалась в море, и у которой прилив и отлив происходили с необыкновенной стремительностью. Почтенное и несколько обветшавшее здание можно было распознать уже издалека благодаря небольшой рощице, состоявшей из вязов и платанов. Они, казалось, покачивая ветвями, гостеприимно манили к себе, между тем как несколько плакучих ив со своею грустною поникшей листвой, напоминавшей распущенные волосы, рождали представление о заботе, окружавшей этот очаровательный уголок в еще теплые осенние дни. Именно здесь можно было услышать все последние новости и сплети с материка, об общинных делах и городских событиях, а также просто выслушать интересные истории, рассказанные старожилами, глубокомысленно дымившими трубками.

Трактирщик ухаживал за ним с особенною предупредительностью, и это происходило не потому, что он платил более щедро, чем иные посетители, но потому, что деньга, полученная от богача, – а Ромашкин именно таким здесь и воспринимался – всегда кажется полновеснее. У трактирщика к тому же были всегда наготове какое-нибудь словцо или шутка, которые он и сообщал на ухо загадочному русскому, подливая вино из высокой бутылки. Андрей Петрович, правда, никогда не смеялся и постоянно сохранял на своем лице выражение важности и даже угрюмости, чем несколько походил на сноба. Тем не менее время от времени одарял хозяина знаками своего одобрения, которые, представляя собою нечто вроде хихиканья, доставляли хозяину неизмеримо большее удовольствие, чем раскатистый хохот менее богатого человека.

– Ну и ночка ожидает сегодня, – сказал трактирщик: в этот момент вокруг дома как раз бесновались, завывали и стучали в окна яростные порывы ветра, предвещавшие внезапный дождь.

– Не иначе старина Йогер на своем корыте подходит, – сказал хромой на левую ногу шкипер, весьма частый посетитель трактира. – Сколько себя помню, с его появлением всегда начинается ливень.

– Разве он снова взялся за дело? – поддержал беседу французский контрабандист Антуан Арьяковски, редкостный негодяй и бывший пират.

– Конечно, – ответил трактирщик, – а почему бы и нет? Говорят, недавно ему здорово повезло.

– Чепуха! – заявил хромой шкипер, добавляя в большую кружку эля что-то из своей фляжки. – В последний раз он еле живым ушел и клялся завязать.

– Вы можете верить или не верить, это как вам угодно, – сказал трактирщик, несколько уязвленный словами шкипера, – но всему обществу известно, что только Йогер берется возить оттуда порох, и если он взялся за дело, то выполнит его до конца.

Все присутствующие в трактире одобрительно загалдели, но шкипер не сдавался. Покрутив головой и заметив в молчаливом Ромашкине что-то вроде союзника, подсел к нему. Сам он был суетливым человеком с взъерошенными волосами и пышными бакенбардами, переходящими в усы, изнывавшим от желания быть чуточку важнее, чем являлся на самом деле. Однако он никак не находил повода начать разговор и не придумал ничего лучше, как угостить богатого русского его знаменитой лечебной спиртовой настойкой. Андрея Петровича не особенно поразило это предложение: он давно перестал удивляться взбалмошности подвыпивших моряков, поэтому вежливо отклонил просьбу и перешел к другим, более важным делам.

– Сэр, – не сдавался шкипер, – я заметил, что у вас нет слуги. Сэр, это неправильно. У меня есть очень хорошее предложение, сэр, семья коттеров. Всего пять фунтов, сэр, и они будут служить вам до гроба.

«Господи, ну чего он ко мне привязался, как колючий куст к ветроградарю? – размышлял Ромашкин и случайно качнул головой. – Молю Тебя, чтобы все закончилось хорошо, и этот дурак оставил меня в покое».

– Вы не пожалеете, сэр, – пробурчал он, освобождая место. – На рассвете они будут у вас, сэр.