Читаем Средневековье в юбке. Женщины эпохи Средневековья: стереотипы и факты полностью

В Средние века ситуация была совершенно другой. Не было ни ювенальной юстиции, ни всевозможных психологов, объясняющих, какой должна быть идеальная мать и как много сил и времени надо вкладывать в ребенка. Не было и трепетного отношения к детству. Да и длилось оно недолго. Зато детская смертность, да и смертность при родах были делом совершенно обыденным. Природа жестоко отсеивала слабых на самой ранней стадии, и людям было нечего ей противопоставить. По данным археологов, скелеты маленьких детей, не достигших семи лет, составляют до 20 % средневековых погребений, а в некоторые, видимо, неблагоприятные периоды — и до 30 %. Во время же эпидемии чумы детей вообще умирало в два раза больше, чем взрослых.

Причем детская смертность оставалась на примерно таком же уровне до самого конца XIX века. Например, П. И. Куркин в своем специальном исследовании и о детской смертности в Московской губернии за 1883–1897 гг. писал: «Дети, умершие в возрасте ранее 1-го года жизни, составляют 45,4 % общей суммы умерших всех возрастов в губернии». Да что там Средневековье и даже XIX век. В 1913 году, который так любят приводить в пример как год наивысшего процветания Российской империи, в этой самой империи умирал каждый четвертый младенец.

В других странах ситуация была примерно такая же.

Данные из доклада Д.А. Соколова и В.И. Гребенщикова «Смертность в России и борьба с нею», 1901 г. С. Петербург:

В Пруссии (1866–1879) на 100 живорожденных младенцев в возрасте до полугода умирали 33,4.

В Италии (1872–1878) — 33,8.

В Бадене (1866–1878) — 34,7.

В Саксонии (1865–1874) — 36,9.

В Австрии (1866–1878) — 39,1.

В Баварии (1866–1878) — 39,6.

В Вюртемберге (1871–1877) — 39,8.

В европейской части России (1867–1875) — 42,5.

То есть до XX века, при всех достижениях медицины в Новое время, все равно умирал каждый второй младенец. В XX веке — каждый четвертый. И только после изобретения антибиотиков младенческая смертность резко снизилась, и в 1946 году умирал уже только каждый десятый младенец.

Если дополнить это достаточно высокой смертностью при родах, всевозможными женскими заболеваниями, отсутствием у медиков многих современных знаний (в том числе таких, которые сейчас известны даже обывателям, например о резус-конфликте) и нерасторжимостью даже бездетного брака, то становится понятно, что в Средние века люди были гораздо больше озабочены вопросами бесплодия, чем контрацепцией.

<p>Сколько длилось детство?</p>

Филипп Новарский[27] считал, что до семи лет продолжается раннее детство, «в течение которого ребенок требует тщательного надзора (из-за особой подверженности «шалопайству», опасности упасть, попасть в огонь или в воду)», дальше ребенок постепенно начинает что-то соображать, и с десяти лет уже способен различать добро и зло, а следовательно — нести ответственность за свои поступки.

Филипп де Бомануар, еще один юрист и философ XIII века, соглашался с Новарским в оценке семи и десяти лет и даже уточнял, что с десяти лет начинается ответственность за особо тяжкие преступления, например за убийство. Но полная дееспособность, по его мнению, наступала с двенадцати лет, по достижении которых можно приносить судебную клятву, выступать гарантом в сделках купли-продажи и т. д.

Церковь была в этом вопросе солидарна с юристами. С двенадцати лет обычно начинался брачный возраст, а если человек может вступать в брак, значит, он взрослый.

Реальная судебная практика подтверждает, что это были не просто теоретизирования — к судебной ответственности подростки обоего пола в Средние века привлекались действительно с двенадцати лет, практически во всех странах Европы мальчики старше двенадцати (реже четырнадцати) лет становились полноправными налогоплательщиками. Так что фактически детство в современном понимании длилось до пяти-семи лет, потом ребенка начинали готовить к взрослой жизни (кого-то отправляли в школу, кого-то в пажи, кого-то учиться ремеслу или прислуживать), и в двенадцать-четырнадцать лет детство заканчивалось.

<p>Нужда в наследнике</p>

В Средние века все были крайне озабочены тем, чтобы оставить после себя наследника, — и речь не только о королях и вельможах, которым нужно было обеспечить продолжение династии. Купцы и ремесленники тоже нуждались в человеке, которому они передадут дело, а крестьяне — в помощниках по хозяйству и, опять же, в наследнике, способном в будущем взять на себя заботу о семье. То есть наличие детей в семье было обязательным и даже необходимым.

Перейти на страницу:

Все книги серии История и наука Рунета

Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи
Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

XVIII век – самый загадочный и увлекательный период в истории России. Он раскрывает перед нами любопытнейшие и часто неожиданные страницы той славной эпохи, когда стираются грани между спектаклем и самой жизнью, когда все превращается в большой костюмированный бал с его интригами и дворцовыми тайнами. Прослеживаются судьбы целой плеяды героев былых времен, с именами громкими и совершенно забытыми ныне. При этом даже знакомые персонажи – Петр I, Франц Лефорт, Александр Меншиков, Екатерина I, Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Екатерина II, Иван Шувалов, Павел I – показаны как дерзкие законодатели новой моды и новой формы поведения. Петр Великий пытался ввести европейский образ жизни на русской земле. Но приживался он трудно: все выглядело подчас смешно и нелепо. Курьезные свадебные кортежи, которые везли молодую пару на верную смерть в ледяной дом, празднества, обставленные на шутовской манер, – все это отдавало варварством и жестокостью. Почему так происходило, читайте в книге историка и культуролога Льва Бердникова.

Лев Иосифович Бердников

Культурология
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света

Эта книга рассказывает о важнейшей, особенно в средневековую эпоху, категории – о Конце света, об ожидании Конца света. Главный герой этой книги, как и основной её образ, – Апокалипсис. Однако что такое Апокалипсис? Как он возник? Каковы его истоки? Почему образ тотального краха стал столь вездесущ и даже привлекателен? Что общего между Откровением Иоанна Богослова, картинами Иеронима Босха и зловещей деятельностью Ивана Грозного? Обращение к трём персонажам, остающимся знаковыми и ныне, позволяет увидеть эволюцию средневековой идеи фикс, одержимости представлением о Конце света. Читатель узнает о том, как Апокалипсис проявлял себя в изобразительном искусстве, архитектуре и непосредственном политическом действе.

Валерия Александровна Косякова , Валерия Косякова

Культурология / Прочее / Изобразительное искусство, фотография

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология