Среди мифов и рифов

Не могу сказать, что сарды бросились на работу как львы. Или даже как тигры. Нет. Во-первых, они, как и британцы, придумали себе приспособление для разгрузки баланса. Приспособление — металлическая качалка, такая, как у нас в скверах для детишек. На качалку кладут строп, а на строп крючьями наваливают брёвна.

Пока кран водружает качалки на судно, сарды демонстрируют способность к подневольному труду. Они завтракают. Сидят на осине и закусывают. Бананы, колбаса, белый хлеб и апельсины. Когда дело доходит до апельсинов, каждый демонстрирует атавизм строптивости и неукротимости. На свет появляются ножи, жуткие, узкие, длинные. Они режут этими ножами апельсины пополам, обсасывают их и швыряют за борт. Здесь нет бутербродов и английского чая. Никто не просит кипятка. Им достаточно воды из питьевого бачка в коридоре надстройки.

Потом они вытирают ножи о штанины, как все крестьяне на этом свете, и ножи куда-то исчезают. Понятия не имею, как можно делать тяжёлую работу среди скользких брёвен, держа где-то на себе такие длинные ножи. Но ножи никуда не откладываются, они при них. И ножен я тоже ни разу не видел.

Никаких «страйк» из-за поломки лебёдки или зашкаленного блока. Никакой злобы. Улыбаются.

— Секонд, электра!

А блок они и сами наладят.

Но наш боцман не был бы боцманом, если б не явился ко мне через полчаса:

— Виктор Викторович, цыгане брезент рвут на трюмах своими качалками.

— Боцман, ты же понимаешь, что без качалок они выгружать не могут.

— Пускай угол трюма освободят, брезент закатают и с лючин работают.

В требовании боцмана есть логика. Но каков будет фронт работы, если выгружать караван только с одного края трюмного люка?

Я всё-таки объясняю стивидору — он чёрный, губастый, типичный мавр — наши требования.

Он орёт:

— Олл райт! Пьяниссимо! Скерцо! — и лупит себя в грудь, клянётся и божится, что ни один фут брезента не пострадает. И конечно, даже ухом не ведёт. И я отмахиваюсь от боцмана. Сколько мы потеряем времени, если действительно заставить сардов беречь наш брезент? И сколько стоит час простоя нашего огромного судна рядом со стоимостью паршивого брезента? Да, брезент штука важная — он закрывает трюм и от штормовой волны, между прочим. Да, новый нам не выпишут раньше положенного срока. Но что делать, если ты всегда между двадцати огней. Надо выбирать меньшее зло. Такова специфика и вредность морской работы, хотя за неё не выдают молоко.

В обеденный перерыв стивидор-мавр приехал к трапу на малолитражке. Из всех окошек малолитражки торчали головки маленьких детишек. Их было пятеро. Три его и двое соседских. Мавр пригласил меня выпить кофе в тратторию. И мы с Колей поехали.

Самое сложное было поместиться в машине. Но мавр сделал легко и просто: выпихнул с сиденья девочку лет пяти, беленькую, в голубеньком платьице, потом меня впихнул на сиденье, а на колени мне — эту девочку.

До городка Тортоли было довольно далеко, как я уже говорил. И девочка сперва уютно болтала ножками, сидя у меня на коленях, а потом уснула, положив голову мне на плечо. Так я первый раз в жизни вёз на руках уснувшего ребёнка. Далеко мне пришлось заплыть для этого.

В траттории, ослепительно чистой и прохладной, мы выпили по две чашечки кофе, от которого зашумело в голове, как будто Балда щёлкнул по лбу. Кофе подавала девочка лет двенадцати. Я вошёл в роль старого папаши и доставил себе удовольствие — растрепал ей кудри. За что она дала нам полистать иллюстрированный журнал. Труп Боби Кеннеди. Софи Лорен в домашней обстановке. Неизменная Жаклин Кеннеди рядом с супругом-миллиардером, её детишки, не хотящие смотреть в фотоаппарат. Они, как мне кажется, хранят верность отцу.

К девочке-хозяйке прибежал братишка. Она по всем правилам зажала его между коленками и вытерла ему нос. С улицы доносилось блеяние овец.

«Что касается бандитизма, то газетные отчёты о судебных процессах на Сардинии сливаются в один непрерывный репортаж. По мере того как на Сицилии классическая „мафия“ приспосабливается к новым условиям, перерождается в более доходный гангстеризм по американскому образцу, „бандити-сарди“ перенимают её печально знаменитую репутацию. Здесь ещё сохранились и традиции кровной мести». (Сардиния — закрытый остров // «Правда». 1970. 6 июля.)

И всё это правда. Я сам видел печально знаменитые плакаты с портретом бандита и суммой, назначенной за предательство. Да и карабинеров там пруд пруди. Их, естественно, было бы меньше, если бы им не хватало работы.

Но какого чёрта все «бандити-сарди», и нынешние, и потенциальные, рожают столько детей?

Теплоход битком набит мальчишками. Они шныряют всюду, и никакая вахта отразить это нашествие не в состоянии. Тянут смуглые лапки и канючат: «Сигарет! Папа!» Мол, просят сигарету для папы. А сами смолят окурки, начиная с семилетнего возраста. Шпана, безотцовщина шныряет везде в рваных портках и рубахах, блестит чёрными, воровскими глазами. Одного оголтелого сорванца я сам стащил с дымовой трубы, которую он штурмовал, как альпинист высшего разряда, используя для зацепки серп и молот — нашу святую эмблему.