Среди гор

— О-о, будь ты проклят, чванливый Касеин! Чтоб тебе пропасть, Саадат! Зачем своей женитьбой отнял покой у людей?! Лучше обрушилась бы беда на тебя самого. Когда ты доживешь до моих лет, пусть так же подпалят тебе бороду! О-о, народ, да паду за тебя, народ! Что за насилие палить бороду мирному человеку?! О-о, закон! О-о, да стану жертвой за тебя, моя советская власть! Я оскорбленный бедняк, отомсти за меня! О-о, непутевая Калима, бессердечная жена моя! Почему ты не схватила большой нож, лежавший на воловьем седле, и не набросилась на одноглазого Абды? Почему ты не погибла от его руки? О-о, трусливая жена моя!..

На другой день Бердибай с Карымшаком, прикинувшись расстроенными оскорблением, нанесенным Оскенбаю, приехали к Шооруку.

— Дорогой Шоке, посоветуйте нам, — громко начал Карымшак, чтоб слышали эшимовцы. — Разве Айна первая просватанная девушка, сбежавшая с другим? Разве наш народ не знал издавна таких случаев? Разве когда-нибудь народ терял мир и покой оттого, что бежала девушка? Почему Касеин ночью со своими людьми ворвался в землянку Оскенбая и подпалил ему бороду? Или мы какие-нибудь бродяги без роду, без племени? Если Касеин затеет драку, и мы в долгу не останемся.

Хоть Карымшак и делал вид, будто обращается к Шооруку за советом, но цель у него была другая. Ему хотелось показать эшимовцам, что люди батыровского рода их не боятся. Многие эшимовцы и без этого были недовольны действиями одноглазого Абды. «Из-за того, что бежала девушка, — говорили разумные, трезвые люди, — не должны враждовать два соседних рода. Наш Касеин переходит границу». Но Касеин и слушать ничего не хотел, он старался еще больше разжечь вражду и распри. Это могло привести к кровопролитию. И если, говорили люди, во время столкновения погибнет кто-нибудь, то ветер разгонит черную тучу, нависшую над аилами. Приехавшим к нему за советом аткаминерам Шоорук сказал:

— Я думаю, не мешало бы кому-нибудь из наших людей притвориться, что его убили эшимовцы. Власти были бы на нашей стороне…

Аткаминеры одобрили совет Шоорука. Стали совещаться, кого и как «убить»?

— Мне кажется, что тут подошел бы Оскенбай, — предложил Карымшак.

— Не-ет, этот дурень не сумеет «погибнуть» как следует, — возразил Шоорук. На самом деле он думал: «Хоть Оскенбай и простачок, все же он человек батыровской крови. Пусть пока рискуют жизнью другие». После его слов никто не настаивал на кандидатуре Оскенбая.

Кто-то сказал, что старик Соке мог бы очень умело «погибнуть». Сначала все нашли его вполне подходящим, но, подумав, решили, что Соке слишком упрям, на каждом шагу хвалит советскую власть и один погибнуть не согласится, захочет забрать на тот свет кого-нибудь из аксакалов. Аткаминеры стали в тупик, но в это время — такова была, видно, воля аллаха! — на своей Айсарале важно подъехал Иманбай.

— О-о, добро пожаловать, Имаш! — обрадовался Карымшак, притворяясь добродушным. — Ты тоже сын достойного отца, мы хотим с тобой посоветоваться.

Иманбай приосанился, приняв гордый вид, а затем осторожно, чтобы не коснуться рукой гнойника на холке своей клячи, спрыгнул на землю. Седла, как известно, Иманбай не имел, поэтому садился на свою Айсаралу, подводя ее к камню, а слезал, опираясь о спину лошади.

— Приехал ты очень кстати, Имаш, — встретил его Бердибай. — Послужи нашему роду!

Иманбай, сдвинув на затылок заячью ушанку, с достоинством ответил:

— Храбрец рождается для чести, я готов послужить…

— Молодец! — похвалил Шоорук, перебирая круглые камешки. — Правильно Иманбай говорит. Заяц рождается для камыша, а храбрец для чести.

— Ты знаешь, — начал Карымшак, — что Касеин решил мстить нам. Но мы тоже не из тех, кто легко дает себя в обиду. И все же хорошо было бы восстановить покой и согласие между нашими аилами. По сравнению с Шооруком и Бердибаем, Касеин, конечно, — ничтожество. А поехать к нему придется. Я хотел ехать сам, да аксакалы считают, что надо послать кого-нибудь другого. Ты, Имаке, настоящий бедняк, советская власть всегда поддерживает тебя. Поезжай-ка ты к Касеину и переговори с ним. Тебя он, может быть, послушается. Скажи ему: «Батыр, ты уже, должно быть, излил свой гнев, давай помиримся. Теперь мы стали сватами и неудобно продолжать вражду».

— Поеду, — согласился Иманбай, а сам, все еще побаиваясь, спросил: — А если Касеин начнет грозиться, тогда как мне быть?

— Пусть грозится, ты тоже отвечай, как полагается достойному человеку, не робей! — посоветовал Карымшак. — Ты хуже его, что ли?

— А если они полезут драться? Что я тогда буду делать? — отвиливал Иманбай.

— Ты посол, а поднимать плетку на посла не полагается, — успокоил Карымшак. — Касеин тоже сын достойного отца и обычаев не нарушит.

Когда ему указали, что он посол, Иманбай почувствовал прилив гордости и силы. «Да проглотит могила их отцов, — сказал он себе. — Раз я бедняк и еду послом, кто осмелится поднять плетку на меня? Но надо быть готовым ко всему…»

— Ладно, Карымшак, — согласился Иманбай. — Поеду. Только дайте мне на случай драки хорошую плетку.

Раздались одобрительные голоса:

— Имаш прав.