— Да этот Термечиков заел меня совсем. Тут, жизни не щадя, борешься с классовыми врагами, а он все — перегибщик да головотяп! Да еще, говорит, теперь быговор дадим тебе!
— Что это такое за «быговор»? — спросил недовольно Мендирман.
— Не знаю!
— Ну раз не знаешь, не бери. Хоть давать будут — не бери. Или заставят взять, а?
— Если это полезное что, так зачем отказываться? — тихо проговорила Корголдой.
— Да ну его, полезное не полезное, а брать все равно не буду.
Раздосадованный Шарше встал, отряхаясь, и решительно произнес:
— А я докажу им! Все сообщу куда надо! Меня за мою преданность перегибщиком называют… А мы это еще посмотрим, кто из нас перегибщик: я или они! Эх, какой молодец был Калпакбаев. Он сразу распознал Сапарбая, что тот за человек. Сапарбай был на выучке у подлого Саадата и думает, что я его не раскушу. Ну нет, не на такого нарвался, я ему докажу.
В этот день Шарше не вышел на работу, остался дома. Забравшись под навес сеновала, он целый день, лежа там на животе, писал докладную в политический отдел. В свое время на учебе в Красной юрте он сумел выучить буквы, теперь это ему пригодилось. Правда, обычно он поручал писать протоколы и «приказы» секретарю, а сам только подписывал, но в этот раз докладная его была сугубо тайная, поэтому писать пришлось самому. Больших усилий стоило ему выводить каждую букву. Буквы получились корявые, строчки расползлись, но он упрямо продолжал малевать химическим карандашом, слюнявя его во рту. Некоторые слова и буквы он потом и сам не мог разобрать. Но как бы там ни было, докладную он все же написал, а содержание ее было следующее.