Среди гор

— Эй, товарищи, откройте свои глаза! — закричал он, вскакивая с председательского места. — Сейчас ставится вопрос о выявлении настоящих кулаков. А кто они, эти настоящие кулаки, давайте разберемся! Товарищ Термечиков, мы просим вас ясно и точно объяснить, кто может оказаться кулаком, потому что в нашем аиле очень трудно отличить кулака от некулака. Да возьмем хотя бы вот Абды и Султана, они сейчас здесь. Они бедняки и на каждом углу бьют себя в грудь, доказывают, что они бедняки. Но то, что они делают, не подходит ни под какие законы. Один из них является дубинкой в руках Киизбая и Касеина, другой — дубинкой в руках Бердибая и Саадата. Или, например, есть у нас такой Мерген-уулу Курман. Это буян, бунтовщик. Он давнишний прихвостень Саадата, он отбил у Бердибая его младшую жену. А сегодня он ничем не занимается, пьет водку и творит противогосударственные дела! И это еще не все. Самое опасное, что такие бедняки, как Иманбай, идут на поводу у Курмана. Иманбай, например, наотрез отказался от вступления в артель. Есть еще у нас мулла Барпы. Многие считают, что он небогатый, безобидный человек. А на самом деле он как раз и распространяет всякие враждебные слухи. Отсюда, стало быть, ясно, кого мы можем считать кулаками; именно вот таких смутьянов, которых я только что назвал! Товарищ Термечиков, мы просим вас выступить по этому поводу. А то у нас привыкли всю вину сваливать на Калпакбаева, а сами притупили свою классовую бдительность. Вместе с этим я, как председатель комитета батраков и бедняков, предлагаю собранию обложить твердым заданием тех лиц, которых я упомянул, и объявить их кулаками.

Конечно, из упомянутых Шарше людей собрание стало обсуждать только вопрос о мулле Барпы. Остальных никто никогда и не думал считать кулаками. Но и с муллой разобрались по справедливости. Звания духовного у него никакого и никогда не было, в хозяйстве его всего одна лошадь, а сам он ругает бога и грозит запрячь его в плуг. Так что мулла тоже не попал в кулаки.

Зато по предложению Исака хозяйства Киизбая и Бердибая были обложены твердым заданием. На этом собрание закончилось.

Однако черные, смутные слухи продолжали ползти по аилу и, как язва, разъедали сознание людей.

В этом году Киизбай оставил свое зимовье, как только сошел снег. И теперь, чтобы выполнить решение собрания бедняков и батраков, Исак, Самтыр и Осмон вместе с двумя участковыми милиционерами ехали туда, куда укочевал Киизбай. Когда они достигли урочища Кой-Таш, солнце зашло, начали приближаться сумерки. Кони шли легкой рысью. Исак спросил Самтыра:

— Долго нам еще ехать, Самтыр?

— О-о, много еще, а если бай укочевал и оттуда, то мы застанем пустое стойбище.

— А джайлоо Кен-Тор большое?

— Большое! — Самтыр стал рассказывать о здешних местах. — Вот впереди, вдоль склона, урочище Чон-Бет, а дальше идет косогор, а за косогором дорога идет в двух направлениях. Одна — к урочищам Талды-Бекет, Сынташ, Моюндук и к знаменитому Калмыцкому перевалу! А второе направление — это тропинка, идущая к урочищу Чон-Тор, по этой тропке мы и поедем.

— Хорошие здесь места!

— Да, аксакал!

Исак сказал, любуясь окружающей природой:

— Ровные, очень удобные пастбища здесь для скота!

— Э-э, аксакал, это мы видим только то, что на поверхности, а сколько богатств под землей! Нет, нигде нет такой богатой земли, как Ала-Тоо!

— Да, хорошие места!..

Дружно и слаженно шли лошади, позвякивали стремена и удила. Над тропой оставалась взбитая пыль. С верховьев доносилось веянье прохладного ветра.

…Многие зажиточные люди не рассчитывали в этом году так рано откочевать на джайлоо, но, когда начали обобществлять тягло и пахотный инвентарь, собирать по дворам семена, тут уже не время было выжидать, и они постепенно начали откочевывать. Сперва выходили неподалеку от аила, а затем уходили все дальше и дальше. Часть кочевавших не отставала даже от самого Киизбая. Они шли по его стопам. На пути Исака и его товарищей встретились уже несколько стойбищ скотоводов.

Быстро сгущались ранние горные сумерки. Лошади ускорили шаг. Сейчас они шли над берегом мутно бурлящей реки. Вскоре впереди показались огни костров. Вот и кочевой аил. В темноте кто-то окрикнул:

— Куда ты? Эй, заверни! Кто вы, на лошадях?

Заночевали в одной из юрт. Утром Исак встал рано. Он удивился, увидев, что Самтыр уже на ногах. Бывший пастух Киизбая деловито ходил по стойбищу своего бывшего хозяина, прикидывая на глаз его скот. У Киизбая сейчас было, конечно, не столько скота, как прежде, но все-таки порядком. Овец — около полутысячи, три дойные коровы с телятами и несколько голов молодняка.