Среди факиров

Мэри поправляется. — Бессонница, галлюцинации, кошмар. — Искусственный сон. — Внушение. — Послушание. — Физическая нечувствительность. — Выздоровление. — Все успокоились. — Дети майора пишут своему отцу. — Отъезд вестника. — Ночью слышится какое-то ворчанье. — Собака. — Это Боб! — Умирающий индус.

Жизнь беглецов, теперь нашедших себе убежище, вошла в свою колею. Этот столь быстрый, можно даже сказать, внезапный переход имел для них невыразимую прелесть. Вообще трудно даже поверить, как душа и тело могут наслаждаться воздухом, если их сразу вырвать из пучины самых сильных ощущений.

Пеннилес и его товарищи ели, пили, купались, отдыхали после обеда, курили трубки с душистым табаком, прогуливались в тени высоких деревьев и лечили, как умели, искривление спины у слона, причиненное ему их шальным бегством. Миссис Клавдия занималась Мэри, которая все еще не совсем поправилась, и с бесконечной кротостью и деликатностью старалась успокоить нервное возбуждение, овладевшее ею с того момента, как мать ее погибла под кинжалом фанатика. Теперь, когда все волнения кончились, Мэри страдала во сне от страшных галлюцинаций. Удар был слишком силен и потряс всю нервную систему этого любящего и чувствительного ребенка. Мэри спала вместе с графиней, которая никогда ее не покидала. Первые ночи были ужасны. Как только молодая девушка успевала заснуть, вдруг с ней делались судороги, конвульсии, она начинала говорить без конца, как будто видела перед собой ужасную сцену убийства.

— Мама, берегись! Там человек! Не трогай его! О Боже, ради Бога! Нет, нет, этого не надо! Он замахивается кинжалом! Кровь! Мама, мама! Она больше не слышит. Мама умерла!

Графиня брала ее к себе на руки, говорила с ней своим кротким голосом, старалась успокоить ее, отвлечь от этих ужасных видений. Тогда все мускулы Мэри напрягались и делались твердыми и неподвижными, как железо, потом она вскрикивала и впадала в состояние, похожее на каталепсию, в котором и оставалась в течение долгих часов. Миссис Клавдия, сильно обеспокоенная, не имевшая под рукой самых элементарных средств, не знала, что делать. Она призналась в своем затруднительном положении мужу, которому пришла мысль поговорить обо всем этом с факиром. Индус, которого целыми часами не было видно и который охотно скрывался от глаз людских, быстро появился на зов капитана.

— Друг, — сказал капитан без предисловий, — я верю в твое знание и твою преданность. Позволь мне обратиться и к тому, и к другому.

— Ты — мой господин, приказывай!

— Дело идет о молодой девушке, которую ты спас по моей просьбе от лихорадки джунглей. Ее сон смущается ужасными видениями… она страдает… здоровье изменяет ей. Можешь ты ее вылечить?

— Это легко.

— Когда ты можешь это сделать?

— Сейчас, если ты так желаешь.

— Так идем сейчас к ней!

По дороге капитан сообщил факиру более подробные сведения, чтоб он мог прямо приступить к лечению. При его неожиданном появлении Мэри почувствовала что-то вроде страха, даже ужаса, но овладела собой и подавила это ощущение, в котором себя упрекала. Факир почтительно поклонился, не говоря ни слова, и, внезапно встав с места, устремил пристальный взгляд на молодую девушку. Она пыталась опустить глаза, скрыться от этого взгляда, который давил ее, уничтожал, приводил в оцепенение. Это продолжалось не более нескольких секунд, а потом зрачки Мэри стали перебегать с одного предмета на другой, веки стали неподвижными, все ее тело задрожало, затрепетало, ее как будто приковали к месту.

— Вы спите, не правда ли? — сказал ей факир.

— Сплю! — ответила Мэри без колебаний, голосом изменившимся, почти беззвучным, доносящимся как будто издалека.

— Если вы спите, будете меня слушаться?

— Да… я буду вас слушаться!

— Хорошо! Приказываю вам заснуть сегодня вечером в девять часов самым спокойным сном. Этот сон будет продолжаться до солнечного восхода. Только тогда вы проснетесь, тихо, спокойно, при звуках приятного пения бульбуля. Я хочу, требую, чтоб сон ваш был спокоен, без видений, без галлюцинаций… Слышите ли, я хочу!

При таком решительном и энергичном выражении непреклонной воли Мэри слегка задрожала. Потом она тихо наклонила голову и ответила странным, выходящим изнутри голосом загипнотизированных:

— Да! Я послушаюсь.

— То же будет продолжаться и завтра… и послезавтра… Всегда!..

— Да, всегда!

— Вы проснетесь сейчас, как только велит вам супруга саиба. Но тогда вы забудете обо всем, о чем мы с вами говорили. Вы не будете помнить даже и того, что я вас усыпил! Я так хочу!

Миссис Клавдия и ее муж смотрели с удивлением, но также и скептически на эту странную сцену.

— Вы думаете, мой добрый факир, — спросила молодая женщина, — что выражение вашей воли, помимо всякого другого средства, исцелит мою маленькую приятельницу?