Спрут

Она продолжала идти. Ноги несли ее куда-то, заставляя кружить по тем же улицам. В скором времени миссис Хувен начала узнавать дома: значит, она уже проходила здесь раньше. Это ей почему-то не понравилось, и с десяток кварталов она прошла по прямой. Начинало темнеть. Солнце зашло. Стрелки часов на здании электростанции подползали к семи. Минна, конечно, давно вернулась, и, узнав, что матери нет на месте… что она сделала, узнав это, что могла она сделать? Где теперь ее дочь? Тоже, наверное, бродит по улицам. Что ждет в этом лабиринте улиц и переулков Минну, у которой нет ни своего угла, ни друзей и которая к тому же так хороша собой? Эта мысль обожгла миссис Хувен, и из груди ее вырвался горестный стон. Вот это беда так беда! Было от чего прийти в отчаяние! Она стряхнула апатию и, сделав над собой усилие, вспомнила адрес меблированных комнат. Ведь можно спросить, как туда пройти. Тот полицейский, наверное, уже кончил дежурство и ушел. Она огляделась: кругом стояли скромные домики; навстречу ей шел молодой парень, на плече у него висел свернутый садовый шланг.

— Молодой человек, пожалуйста… сделайте божескую милость, скажите…

Парень мельком взглянул на нее и прошел мимо, поправив шланг на плече. Однако, отойдя на несколько шагов, он остановился и пошарил в кармане, потом повернулся, подошел к миссис Хувен и сунул ей в руку четвертак.

Она уставилась на монету, ничего не понимая. Парень ушел. Выходит, он подумал, что она побирушка. Вот до чего дошло! Она никогда ни от кого не зависела, ее муж арендовал пятьсот акров пахотной земли, и вдруг ее принимают за нищенку! Краска бросилась миссис Хувен в лицо. Она хотела швырнуть деньги вслед тому, кто их подал. Но в этот момент Хильда опять захныкала:

— Мама, я есть хочу! Слышишь, мама!

Бесконечно усталым жестом, говорившим о том, что она покоряется обстоятельствам, миссис Хувен спрятала монету в карман. Нет, у нее больше не было права на гордость — она должна накормить Хильду.

Они поужинали в дешевом ресторанчике в населенном беднотой квартале, а ночь провели на скамейке в городском парке.

Незнакомая с городской жизнью, не имея ни малейшего понятия о том, что стоит дешево и что дорого, она истратила на ужин себе и Хильде весь четвертак, и у нее не осталось ни гроша, чтобы заплатить за ночлег.

Это была ужасная ночь. Хильда долго не засыпала и горько плакала, положив голову на плечо матери; но и уснув, она все время просыпалась, жаловалась на холод, хотя была укутана материнским платком, и спрашивала, почему они не ложатся в постель. На соседних скамейках громко храпели какие-то пьянчуги. Под утро бродяга, от которого разило перегаром, сел рядом с ней и начал бормотать что-то бессвязное, уснащая речь ругательствами и непристойностями. Только на рассвете ей наконец удалось заснуть.

Проснулась миссис Хувен поздним утром. Хильда, к счастью, еще спала. Сама она окоченела от холода, в висках стучало. Она пересела на другую скамейку, стоявшую на солнце, и часа два с лишком просидела там, греясь в неярких солнечных лучах, пока не испарилась ночная сырость, насквозь пропитавшая ее одежду.

Но вот вдали показался полицейский. Она тотчас разбудила Хильду и, взяв ее на руки, поспешила уйти из парка.

— Мама, — затянула Хильда, едва придя в себя. — Мама, я хочу есть. Когда мы будем завтракать?

— Скоро, скоро. Уже скоро, доченька.

Ей самой хотелось есть, но она об этом мало думала. Чем накормить Хильду? Миссис Хувен вспомнила вчерашний случай, когда молодой человек подал ей монету. Стало быть, побираться не так уж трудно. Попросишь милостыню — и дадут. Похоже на то. Но в душе у нее рос протест — слишком привыкла она во всем полагаться на себя. Чтобы она стала побираться! Протягивать руку незнакомым людям!

— Мама, я есть хочу!

А что же делать? Все равно этим кончится. Зачем же медлить, оттягивать неизбежное? Она выбрала оживленную улицу, по ней в обе стороны спешили на работу люди. Всматриваясь в их лица, миссис Хувен пропускала одного за другим: в последний момент ее что-то удерживало: чуть изменившееся выражение чьего-то лица, поджатые губы, нахмуренные брови, выдвинутый вперед подбородок. Дважды, остановив на ком-то свой выбор и собираясь попросить подаяние, она вдруг робела, съеживалась, в ушах начинало звенеть, словно все ее существо возмущалось против унижения. Наверное, все на нее смотрят, сотни глаз видят ее позор.

— Мама, я есть хочу, — не отставала Хильда.

Наконец миссис Хувен решилась. Только вот — что надо говорить? Какие слова употребляют нищие, прося милостыню? Она попыталась вспомнить, что говорили бродяги в Лос-Муэртос, выклянчивая подачку у задней двери; с какой шаблонной фразой обращались к ней нищие на улицах Боннвиля. Составив наконец фразу, она подошла к почтенному господину с бакенбардами и огромным животом, бодро шагавшему по направлению к центру:

— Подайте, Христа ради, бедной женщине!

Но господин прошел мимо.

— Может, он просто не слышал, — пробормотала она.

Две нарядно одетые дамы, весело щебеча о чем-то, шли ей навстречу.

— Подайте, Христа ради, бедной женщине.