Спрут

В таком настроении подъехал он к Кьен-Сабе. Но, несмотря на то, что решение было принято, Энникстер не мог справиться с собой. Он расседлал кобылу и подвел ее к колоде с водой, стоявшей у конюшни, и вдруг у него бешено заколотилось сердце при мысли, что Хилма где-то тут близко. Уже темнело, но он воровато шарил глазами по сторонам, высматривая ее. Энникстер, сам не зная почему, уверил себя, что Хилма не скажет родителям о том, что произошло между ними прошлым вечером под Эстакадой. Он и мысли не допускал, что между ними все кончено. Ему следует извиниться, это уж конечно! Прийти с повинной, так сказать, покланяться. Ну что ж, покланяться так покланяться. После того как она призналась ему в любви, он больше не боялся ее. Нужно только увидеться с ней, и чем скорее, тем лучше, — и все уладить. Так сказать, перевернуть страницу. Что, собственно, ему от нее нужно, он не представлял себе ясно, хотя прежде хорошо знал, что именно. Теперь желанная цель рисовалась ему несколько расплывчато. Точно определить ее он не мог. Пусть все складывается само собой — не надо задумываться о последствиях; то, что произойдет, должно произойти естественно. Одно лишь он знал твердо — Хилма занимает его мысли утром, днем и ночью, он чувствует себя счастливым, когда она рядом, и страдает вдали от нее.

Повар-китаец молча подал ему ужин. Энникстер поел, выпил виски; потом он вышел на веранду — было так приятно посумерничать там, покуривая сигару. Вечер был прекрасный, теплый, небо — сплошная звездная россыпь. Со стороны конюшни доносилось бренчанье гитары, — это играл один из батраков-португальцев.

Но ему хотелось видеть Хилму. Он не мог примириться с мыслью, что ляжет спать, не увидев ее хотя бы мельком. Он встал, спустился с крыльца и стал прохаживаться по двору, бросая по сторонам напряженные взгляды и прислушиваясь. Может, ему и посчастливится встретить ее?

В домике, где жили родители Хилмы и куда ноги, помимо воли, понесли его, было темно. Неужели они так рано улеглись спать? Он обошел вокруг домика, держась на некотором расстоянии и прислушиваясь, — ни звука! Дверь в сыроварню стояла полуоткрытой. Он толкнул ее, переступил порог, и пахучая полутьма обступила его. Из углов и со стен поблескивали металлические бидоны, ведра и чаны. Запах свежего сыра щекотал ноздри. Стояла полная тишина. Ни души вокруг. Он опять вышел наружу, прикрыв за собой дверь, и постоял немного между сыроварней и амбаром, не зная, что делать дальше.

Из барака, находившегося по ту сторону кухни, вышел приказчик и направился к амбару.

— Здорово, Билли! — окликнул его Энникстер, когда тот с ним поравнялся.

— Добрый вечер, мистер Энникстер! — ответил Билли, останавливаясь перед ним. — А я и не знал, что вы вернулись. Да, кстати, — прибавил он, думая, очевидно, что Энникстер в курсе. — Чего это старик Три с семейством покинул нас? Надолго? Или навсегда?

— Ты о чем это? — воскликнул Энникстер. — Когда? Они что, все трое уехали?

— А я думал, вы знаете. Как же, уехали все вместе вечерним поездом на Сан-Франциско. Сорвались ни с того ни с сего, собрали монатки и уехали. И барышня тоже. Утром попросили меня о расчете. Как-то нехорошо с их стороны. Где я так сразу возьму сыровара. У вас никого нет на примете, мистер Энникстер?

— А какого черта ты их отпустил? — набросился на него Энникстер. — Почему не задержал до моего возвращения? И почему не узнал — уехали они насовсем или так, временно? Я не могу всюду поспевать! Зачем тебя держат? Чтобы ты смотрел за порядком там, где я сам не могу управиться!

Он круто повернулся и, печатая шаг, зашагал прочь, не думая куда идет, зубы его были крепко стиснуты; скоро он оставил позади усадебные постройки и вышел в открытое поле. Проходили минуты. Он шел все так же быстро, время от времени бормоча себе под нос:

— Уехала, черт бы ее побрал! Уехала, черт бы ее побрал! Вот же дьявол — была и нету!

Голова у него была пуста. Он никак не мог собраться с мыслями, не мог понять, что означает такой поворот дел. И даже не пытался.

— Уехала, черт бы ее побрал! — воскликнул он. — Вот же дьявол — была и нету!

Он вышел к оросительному каналу на тропинку, которую проторили строившие его рабочие, и минут пять шел по ней; затем свернул вправо и зашагал по распаханному полю к тому месту, где торчал из земли большой белый валун. Здесь он сел, наклонившись вперед, упер локти в колени и предался своим мыслям, бесцельно вглядываясь во мрак.

Он был один. Безмолвие ночи и безграничный покой ровной голой земли разливались вокруг него подобно бескрайнему морю. Сероватый свет, смутный, загадочный, печальный, струили вниз звезды.

Энникстер страдал. Сомнений не оставалось — ему нужна была Хилма, и больше никто. Теперь, когда она была далеко, когда он лишился ее, воспоминания нахлынули со страшной силой. Постоянно думая о ней, он, однако, до сих пор не представлял, как велико место, которое она занимает в его жизни. И, даже говоря ей об этом, в душе считал, что это так — красивые слова.