Спор об унтере Грише

Фельдфебелю Шпирауге он приказал затребовать через главного врача кого-нибудь из молодых медиков; затем, не касаясь вопроса о священнике, он предложил обратиться к уполномоченному Красного Креста с просьбой доставить через Швецию вдове Бьюшева его наследство — ведь и обмен письмами, если можно так назвать с трудом доходившие весточки, которые посылались супругами или членами семей, отрезанными друг от друга фронтом, происходил через Швецию.

Шведский уполномоченный, профессор граф Анкерстрем, в это время как раз задержался на два дня в Мервинске, прежде чем продолжить свою поездку на юго-восток, на новый фронт.

Перед окнами комендатуры на туго натянутом электрическом проводе висела одна из семи-восьми больших дуговых ламп, немногих световых точек в плохо освещенном Мервинске, и на ее арматуре неподвижно застыл снежный конус.

Только что позвонили с электрической станции, требуя рабочих для уборки снега с мачт, проводов и фонд-рей. Слишком велика была тяжесть, нависшая на этих шатких предметах. В любую минуту могло произойти короткое замыкание, обрыв провода или иная порча. Надо было принять предохранительные меры.

Бреттшнейдер отвлекся от своих мыслей и поручил Шпирауге заново распределить имевшиеся в его распоряжении команды и выделить восемь — десять человек — подследственных или арестантов — для обеспечения работы жизненно необходимых предприятий.

Затем денщик доложил, застыв навытяжку у дверей, что военный судья доктор Познанский — от возбуждения он обмолвился «фон Познанский» — желает поговорить с господином ротмистром.

Бреттшнейдер выпрямился на стуле, тихонько улыбнулся и, теребя рукой короткие, английские усики, призадумался, устремив, по обыкновению, взгляд на Александра Первого, силуэт которого смутно выделялся в тусклом утреннем свете своими петушиными перьями и белыми лосинами.

Сначала у него вырвалось лишь короткое:

— Ага! — И это восклицание было взрывом торжества, триумфа победителя. Совершенно ясно, эти люди явились просить его о чем-то в связи с делом Бьюшева.

Но вместе с тем он тотчас же понял, что хотя в данную минуту все козыри в его руках, но месяц спустя или когда бы то ни было опять выступит генерал, его превосходительство, старый фон Лихов, в сединах и с властными глазами, и за его спиной будут стоять те, которые сейчас пришли в качестве просителей; может случиться, что генерал Шиффенцан, человек чрезвычайно занятой, в один прекрасный день окончательно и бесповоротно забудет о местном коменданте Мервинска, забудет как раз тогда, когда этот местный комендант, может быть, всего более будет в нем нуждаться.

Поэтому он тотчас же приказал проводить сюда господина военного судью и коротко бросил Шпирауге, скрывшемуся в соседнюю комнату:

— Ждать!

Доктор Познанский вошел в застегнутой доверху шинели, с фуражкой и перчатками в руках. Он был тщательно выбрит, но, по-видимому, не выспался: глаза были обведены красной каемкой. Слегка сутулясь, он растерянно глядел из-за толстых очков.

Они пожали друг другу руки, и Познанский сначала выразил сожаление по поводу того, что ему не довелось до сих пор обозреть самую красивую комнату в Мервинске.

— Лепной потолок, — продолжал Познанский, опустившись в большое удобное кресло рококо и откинув голову назад, — лепной потолок работы неплохих мастеров. — Он голову дает на отсечение, что итальянцы, вылепившие восхитительный потолок в церкви св. Михаила в Вильно, вложили свое мастерство и в этот небесный свод. Не правда ли?

Скажите пожалуйста, а он, фон Бреттшнейдер, за недосугом до сих пор этого не приметил! В самом деле, по зеленовато-серебристому потолку тянулась ткань изящно переплетающихся, но давно покрывшихся копотью лепных украшений: орнамент из белых петель, жгутов и выпуклых рельефов.

— Да, — откашлялся Познанский, — вот как живете вы, господа из комендатуры. У нас — сосновые письменные столы «made in Merwinsk». А вы-то восседаете за столами из орехового дерева, упираясь ногами в искусную резьбу.

На что фон Бреттшнейдер сухо заметил:

— Да ведь с полу дует. — Затем он угловатым жестом предложил гостю закурить.

Познанский попросил разрешения взять одну из тех толстых сигар, которые так хорошо подходили к его фигуре сатира.

— Я пришел, разумеется, — начал он, затянувшись несколько раз, — по поводу этого русского, который уже причинил нам столько хлопот.

— Что и говорить, — возразил Бреттшнейдер, вспомнив об одной поездке верхом и похвалив себя за свою проницательность.

— Ведь вы вряд ли заинтересованы в том, господин ротмистр, — благодушно продолжал Познанский, — чтобы сделаться заклятым врагом его превосходительства?

Со стороны Познанского это был неправильный тактический ход. Ибо его представление о Бреттшнейдере как о кровожадном садисте, выражаясь его же крепким словцом, было совершенно неправильно.

— Я исполняю свои служебные обязанности и несу ответственность за их последствия, — не задумываясь, ответил гусар, высоко подняв брови.