Ладно, заключил он. Кухня выглядит сносно. Смахнуть пыль и паутину, помыть, проветрить, подклеить обои — и нормалёк. Невзыскательный наниматель останется доволен. Пора двигаться дальше. В комнату бабушки.
Он старательно избегал смотреть в сторону окна, но в дверях не удержался — окинул взглядом непроницаемо-чёрное стекло над пустым подоконником и вновь мысленно вернулся в те свинцовые дни. Закончил воспоминание.
Наутро, среди предпохоронной суматохи, Игорян проверил пространство за тумбочкой. Кусочек мяса исчез. Мама ли выкинула, уволокла ли пробравшаяся в квартиру мышь… или и впрямь сырая говядина пришлась домовику по вкусу. Хозяин никогда не съедал оставленные бабушкой печеньки или щедро посоленные горбушки целиком — надкусывал только. Поэтому мальчик решил, что подношение стало жертвой суетливой маминой уборки. Он не спросил перед похоронами, а после них это и вовсе стало несущественным. И в итоге позабылось. До сей минуты.
Теперь Игорь не был так уверен.
— Ты то, что ты ешь, — повторил он шёпотом любимую отцову присказку. Светлаков-старший твердил её, как мантру, когда сын возвращался из секции дзюдо и садился ужинать. Присказка вечно раздражала Игоря. Если верить в её правдивость, Игорю светило превратиться в птицу, потому что отец вечно пичкал его варёной курятиной — она была не столь болезненна для семейного бюджета.
Из кухни он свернул налево и открыл дверь в прямоугольный чёрный колодец — бабушкину комнату. Щёлкнул выключателем, снова успев подумать: что тянется к его руке сквозь тьму, что увидят глаза, когда вспыхнет лампа? Мурашки зябкими коготками отплясались по спине.
Лампа вспыхнула, замерцала. Глаза увидели скудное убранство, не изменившееся с прошлого визита — как, впрочем, и позапрошлого, когда одиннадцать лет назад Игорь приезжал хоронить маму. Почти келья: кровать, стол, утлый стул, шкаф и тумбочка, за которой, если верить бабушке, жил домовой. Комнатёнку оживляли разве что куколки, которых шила мама: расселись, где только можно, словно зрители на спектакле. У отца не поднялась рука от них избавиться.
Игорь вошёл, прикрыв дверь, заметил среди тряпичного народца мальчика в кимоно, и новая лавина воспоминаний накрыла его с головой.
***
— Ты то, что ты ешь, — назидательно сказал отец Игоряну, когда тот вернулся с первой тренировки по дзюдо. Варёные грудки напоминали разбухшие бледные языки, вырванные и брошенные на тарелку. От них поднимался жаркий пар. Игорян проголодался, но первый же кусок отбил аппетит — грудки у отца вышли сухими и несолёными.
Пока сын жевал, давился и запивал водой, Светлаков-старший читал ему лекцию. Бабушка кормит его нездоровой пищей, заявил отец. От плюшек и пышек Игорь сам станет, как пельмень, заявил отец. Если мужик хочет стать сильным, нужно есть мясо, заявил отец. Только так сын сможет одолеть Карася.
Мишка Карасёв поселился в соседнем подъезде года три назад. По счастливому стечению обстоятельств Игорян и Мишка, стремительно снискавший в окрýге дурную славу, почти не встречались ни во дворе, ни в школе. Игорян учился в первую смену, Карась — во вторую. За обеденную перемену, когда ребята пересекались в коридорах, условия для стычки не успевали созреть. Но с четвёртого класса Игорян стал учиться во вторую смену. Здесь-то везение и кончилось.
Справедливости ради, спровоцировал Карася сам Игорян. Неизвестно, стал бы Карась его донимать, не услышь он дразнилки. Скорее всего, да — Карасю не требовался повод, чтобы пустить в ход кулаки. Это был долговязый жилистый детина с узким, бледным, как у вампира, лицом и тонкими, кажущимися хлипкими — обманчивое впечатление! — руками, заканчивающимися увесистыми, точно гирьки, кулачинами. Телосложение делало его похожим на солдата из армии Урфина Джюса, разве что не выструганного из дерева, а свитого из каучуковых жгутов. Нижнюю губу Карася украшала мохнатая родинка: будто паук выполз изо рта и притаился перед скачком. Карась беспрестанно высовывал язык и облизывал её. Гадость!
В тот день у Игоряна прорезался поэтический дар, коим он решил поделиться с одноклассниками на перемене. Проклятое тщеславие творца! «Наш Карась уродина, — заливался Игорян в голос, упиваясь собственным остроумием. — А на губе у него родинка!». Одноклассники приветствовали поэтический гений Игоряна одобрительным хохотом. А потом как-то резко умолкли. Кружок поклонников моментально поредел. Должно быть, устали смеяться.
Прежде, чем Игорян понял причину стремительного увядания мирской славы, он словил поджопник, подзатыльник, а когда развернулся в недоумении — и прилёт в лоб одного из знаменитых кулаков Карася. Дальше на развенчанного пиита обрушился град ударов. Карась превратился в мельницу. Дрянь, а не техника, но при его силе и росте мастерство и не требовалось. Карась погнал пытающегося закрыться школьника по коридору и обратил в бегство.
— Карась — с-сука! — взвизгнул Игорян с лестницы.
— У-у! — заревел выдохшийся было Карась, срываясь в погоню.
Игоряна спасли быстрые ноги. На этот раз.