Спойлер: умрут все

— Новогоднее настроение! — взывал диктор. — Берите его с собой и приходите! Тридцать первого января! Площадь! Полночь! Будет чудо! Будет смерть!

Грянула музыка. «Новый год к нам мчится». Эту песню Мальцев особенно не выносил, находя вульгарной, но сейчас ему было не до неё.

«Снег! — колотилось в голове. — Он сказал: «снег». Он не мог сказать: «смерть», это бред, все бы услышали…»

Стая загипнотизированных сурикатов снова обратилась в людей. Покупатель взял сдачу. Тамара невозмутимо натянула маску на рот и пожелала покупателю доброго дня.

— Вы сейчас… — Мальцев растерянно покрутил в воздухе пальцем, не решаясь указать на динамик. — Он… Вы слышали?

— Да, — рассмеялась Вера. — Даже радио приглашает вас на ёлочку.

К изумлению Мальцева, гнев — пусть и на короткое время — вытеснил испуг, и он едва не вывалил, как затрахали его разговоры про сказочную ёлку.

— Не ходите туда, — сказал учитель тихо, но твёрдо. Подумал об Артёмчике с его брякающей кружкой. О дедушке Фадее, рассказывающем о Хийси.

Весёлость на лице Веры сменилась неприязнью.

— С чего бы это? — Мальцев, который никогда прежде не видел на её лице такого выражения, ощутил боль — не физическую, а в душé. Вера смотрела на него, как на спятившего.

«Я не знаю. Просто чувствую беду»

— Не надо, — повторил он. — Будет холодно. Хоть Ладу оставь с бабушкой. Лада, — Он присел перед девочкой. — Пообещай не ходить.

— Дядь Андрей? — В глазах девочки читалось замешательство. Крохотный огонёк надежды расцвёл в груди Мальцева.

— Лада, наша очередь. — Вера потянула дочь за руку, резче, чем требовалось. Мальцев выпрямился.

— Вера, послушай…

— Ничего слушать не хочу, — закрылась ладонью Вера. — Вы прям как Гринч. Сами не празднуете и другим настроение портите.

«Гринч, — подумал Мальцев горько. — Эбенизер Скрудж. А то!»

Расплатившись, Вера ушла, не попрощавшись, и увела с собой Ладу. Поспевая за матерью, девочка то и дело оборачивалась на отставшего Мальцева. Он вдруг почувствовал себя неимоверно древним, старше дедушки Фадея. Сомнение на лице малышки перерастало в испуг. Вот чего он добился.

Мальцев рассчитался за покупки и направился к выходу, мысленно возвращаясь к словам диктора.

«Он сказал: смерть»

«Снег, — упрямился Мальцев. — Ну не могла быть «смерть»! Снег, снег, снег»

Он вышел из магазина. Снег лежал повсюду, куда ни кинь взгляд.

***

Тук, тук, тук-тук-тук-тук.

Дробный звук пронёсся по чердаку. Проскакал по лестнице. Задребезжал на кухне. Топотня детских ботиночек. Мальцев думал застать шалунью, но стена позади исчезла, плечи обдало сквозняком и по ковру поползли языки позёмки. Стена напротив превратилась в забор, а телевизор — в почтовый ящик, с которого свесилась ледяная борода. Дверца ящика с бряканьем распахнулась, и пред Мальцевым разверзся чёрный и глубокий, как тоннель метро, зёв. Изнутри ящик был вымазан комковатой коричневой гнилью, напоминающей стухшее повидло. Взгляд Мальцева проницал тьму, и он увидел лежащую в глубине посылку: грязный ком слипшихся еловых иголок, перевязанный гирляндой. Гирлянда тихо, по-змеиному, шипела разбитыми лампочками. А звук шагов близился, разрастался; больше не детские ботиночки — копры, от грохота которых трещал и осыпался потолок.

Мальцев очнулся — с дикой ломотой в висках, со вздувшимися на лбу венами, с барабанными перепонками, готовыми лопнуть. Остатки сна, где в бестелесном мраке распахнулись чьи-то пристальные, полные замёрзшей крови глаза, не спешили покидать. Когда видение наконец развеялось, учитель обнаружил себя на диване перед телевизором. По экрану серой шуршащей метелью сыпали помехи. Часы у входа показывали без двадцати десять вечера, настенный календарь — 31 декабря. До Нового года всего ничего.

Мальцев не помнил, что включал телек. Он нашарил пульт, вдавил кнопку, и экран погас, погружая комнату во тьму. Учитель прислушался. Дом откликнулся тиканьем часов, потрескиванием антресолей, гулом отопления. Но снаружи царила гнетущая тишина: ни тебе возгласов гуляющих, ни преждевременных хлопков петард. Затем вдали протяжно завыла собака, и этот звериный плач лишь сильнее очертил одинокое безмолвие.

Мальцев взял старенькую кнопочную «Нокию». Сбросил, не читая, единственную поздравительную эсэмэску — от банка — и набрал номер Веры Ликсутиной. Услышал долгие гудки.

«Она там. С остальными»

Мальцев прошаркал к окну. Отдёрнул занавеску, прижался щекой к стеклу и вздрогнул от холодного прикосновения к горячей коже. Не жар ли у него? Лучше смерить температуру, выпить чаю с чабрецом и — под одеяло до обеда, если фейерверки дадут заснуть.

Псина завыла снова и уже не утихала. К ней присоединилась вторая. Вой ввинчивался в уши штопором.

Надо спешить.