Спойлер: умрут все

— Он. — Женя нервно оглянулась, будто граффити могло возникнуть на одной из стен. — Он мне постоянно попадается. Нет… преследует. Как в рассказе! Подбирается, понимаете? Сперва я увидела его в сквере… нет, на машине, которая потом упала с моста. В сквере потом. Дальше — в подземном переходе. А утром он появился на заборе в моём дворе. Я могу видеть его прямо из окна! Вот! — Она достала мобильник, отыскала свежий снимок и протянула гаджет Янковскому.

— Похож, — отметил Янковский, изучив фото. — Весьма. Я так его себе и представлял.

Он наморщил лоб.

— Это легко объяснить, — продолжил писатель знакомым лекторским тоном. — Кто-то прочёл мою книгу и заигрался настолько, что стал малевать Кусаку повсюду. То, что граффити появилось у вас во дворе, неудивительно. Город маленький. Это совпадение.

— Но старые рисунки исчезли. Про тот, который в переходе, не знаю, но который из сквера — его больше нет! А в переходе не просто граффити — изображение выложено из мозаики. Из мозаики! Кусака настоящий!

Янковский вернул ей мобильник. Женя отметила, что писатель — намеренно или нет — избегает касаться экранчика, с которого скалил зубы нарисованный страшила.

— У вас осталось… — Янковский сощурил глаза на часы из слоновой кости, — шесть минут. Впрочем, если добавить больше нечего…

— Я видела не только Кусаку! — Женя всплеснула руками. — Люди подвала! Эта старуха-паучиха с дурацким именем, Чапа. И Слияние! Они существуют и они гнались за мной! Моей начальнице обглодал лицо хахаль, совсем как в «Ночном рандеву». Ваши монстры реальны, и вы должны прекратить это, и, и…

Начиная всхлипывать, Женя вытащила из сумочки сложенный вчетверо листок.

— Они висят с утра, — выдохнула гостья, протягивая листок Янковскому. — Гляньте.

Янковский принял подношение. Развернул: объявление. Женя продолжала видеть его на экране памяти: «Оля Кропотова… Двенадцать лет… Не вернулась… Была одета в синюю кофту и чёрные джинсы… Всех, кто видел… Просим сообщить…».

Если в очках писателя и отразилось подобие замешательства — или тревоги — оно было слишком мимолётным, чтобы Женя могла разгадать выражение.

— М-м, Евгения, — протянул Янковский, и внезапная вспышка ярости к этому упёртому, рациональному, как учебник физики, болвану, ошеломила её. — Вы же понимаете, что моё, м, творчество не имеет ни малейшего касательства к исчезновению этой девочки. Если вы, конечно, не обвиняете меня в её, м, похищении…

— Вы что, меня не слышали?

— Нет, теперь послушайте вы! — Писатель возвысил голос и предостерегающе выставил ладонь. — Послушайте себя. Монстров не существует. Я их выдумал. Они невозможны. Если они где-то обитают, то здесь. — Он постучал себя пальцем по межбровью. — Или…

Янковский красноречиво умолк, предоставляя Жене возможность додумать, в чьей ещё голове могут водиться чудища.

— Вы очень впечатлительная натура, — закончил он мягче. — Уверен, девчушка отыщется. Целая и невредимая.

Янковский вернул Жене объявление.

— Вы говорили… — потерянно залепетала она, — что ваши сюжеты приходят извне. Вы их как… раскапываете.

— Ну это же образ. Он справедлив для любого автора, — снисходительно заметил Янковский. — Но герои их книг не бегают по улицам. В противном случае на что бы стал похож наш мир?

«Не бегают, — согласилась Женя про себя. — Если только речь не о твоих рассказах»

Её взгляд упал на блистер с таблетками, лежащий на столе.

— Ваши головные боли, — произнесла она, огорошенная новой догадкой. — Вдруг связь кроется в них?

— Хотите сказать, мои рассказы помогают монстрам с «Той стороны» прорываться в наш мир, потому что у меня, м-м, некие сверхспособности? А головные боли — их побочный эффект?

— Да. Да! И если вы покажитесь врачу…

— Я был у врача. — В голосе Янковского прорезалась горечь. — Это опухоль. Неоперабельная.

Женя ахнула. Янковский задумчиво подобрал со стола таблетки.

— Аскофен. Глушит боль. Не так эффективно, как бы я хотел. И дозировку превышать нельзя. Это вредно. Ха, ха.

— Боже, вы… Мне так жаль… Так жаль.

— Год, полтора или несколько недель. — Янковский положил таблетки обратно. — Никто не знает. Знаю лишь, что дорогá каждая минута. Кстати. У вас осталась одна.

Женя потерянно шевелила губами, точно пробуя слова на вкус и отвергая их. Янковский наблюдал.

— Остановите это, — сказала она на исходе последней отведённой ей минуты.

— Даже будь это правдой — что, разумеется, не так, — я не знаю, чем тут можно помочь.

— Вы должны прекратить писать! — воскликнула Женя.

Янковский запрокинул голову и — о чудо — расхохотался.

— Никогда, — отрезал он, отдышавшись. Кивнул на каминные часы. — Попрошу вас уйти. Был рад знакомству.

— Это всё опухоль, ваша опухоль, — горячечно бормотала Женя, комкая в ладонях объявление, липкое от клея. — Она как антенна…

— Или ваш «ведьмин глаз», — жёстко парировал Янковский. Его тонкогубый рот провалился во падину меж двух одеревенелых складок. — Или дух Элвиса Пресли. Идите!