Спойлер: умрут все

Весной он поставил себе цель: десять кругов нон-стоп к концу лета. Пока выходило так: шесть кругов трусцой подряд, круг пешком, три круга трусцой, круг пешком и — слава богам старым и новым — заключительный круг трусцой, после которого отмучавшийся Новак волочился домой на своих заплетающихся двоих. Но пока до заплетающихся ног далеко! Он в самом начале, кровь поступает в мышцы и наполняет их теплом, воздух свободно врывается в грудь и так же свободно её покидает. Звонкие и размеренные шлепки кроссовок по асфальту отдаются в стопы и заставляют икры вибрировать. Первая четверть круга далась легко.

На второй четверти напомнили о себе первые признаки износа прежде крепкого тела. Заныло сухожилие правой стопы, кольнуло в колене. Новак невольно принялся пересчитывать в уме недуги. Зимой у него случился спазм пищевода, прямо в ресторане, где он с коллегами отмечал чей-то успех в суде. Непрожёванный кусок стейка вдруг встрял поперёк горла, будто в глотку Новаку запихнули кулак, а затем, ко всеобщему ужасу, всё попёрло обратно — розовые ошмётки мяса, и ставшее едким вино, и слюни. Слюней было больше всего. Новак кое-как прокашлялся в туалете и покинул вечеринку, наврав, что ему стало лучше. Не стало. Дома он не сумел проглотить и глотка воды. Спазм отпустил лишь спустя два часа, так же внезапно, как и возник. Атеист Новак, к тому моменту уверенный, что до конца своих дней не сможет есть без вмешательства хирурга, размашисто перекрестился.

У гастроэнтеролога он узнал про себя много нового — и неприятного. Хронический холецистит, панкреатит, неалкогольное ожирение печени (ох уж эти сладкие булочки по вечерам!), и, наконец, причина его бегства из ресторана: грыжа пищевода первой степени.

— Это навсегда, — сурово сказал врач. Он часто моргал, как человек, который постоянно врёт, но Новак сразу ему поверил. — Грыжа пищевода — болезнь двадцать первого века. Люди едят на бегу, торопятся и не прожёвывают пищу как положено.

— Да, я торопыжничаю, — сознался подавленный Новак. — Мне еда не в удовольствие, если приходится долго её жевать. Да и времени на это жаль.

— Вам нужно менять привычки в еде, — отрезал моргун. — Жевать медленно и не торопясь. Минимум тридцать жевков, а лучше до максимального измельчения пищи.

— Так и зубы сотрёшь, — насупился Новак. — А бегать можно? Я хочу начать бегать на стадионе, как снег сойдёт.

— Бегать нужно, — разрешил врач. — Главное, во время бега не перекусывать. Не улыбайтесь — некоторые умудряются.

«Вот так и приходит старость, — философствовал Новак теперь, труся по дорожке. — В виде болезней. Они отгрызают здоровье по кусочку. А потом ты глядишь в зеркало и видишь чужака. Эх, где мои семнадцать лет!»

«Найки» — шлёп да шлёп. В сознании Новака, как всегда, включился таймер обратного отсчёта. Половину круга он уже преодолел. До завершения первой фазы тренировки осталось пять с половиной кругов. Или одиннадцать половинок.

Он считал приметы, попадающиеся на пути — точно метки. Вот футбольные ворота, слева, за сеткой забора. Вот рекламные щиты, выстроились у кромки поля, первый гласит: «Спорт — норма жизни». Вот промелькнула под ногами решётка канализации. Вот притулилось к трибуне невесть откуда взявшееся ведро, проржавленное, обёрнутое цементной коркой. Вот зелёный мусорный бак — сегодня от него несёт будь здоров. А это…

Россыпь бордовых пятнышек на асфальте. Ещё влажных. Новак замешкался.

«Кровь!». Видать, кто-то споткнулся и расшиб колено. Или лопнул сосудик в носу. Наверное, у того бегуна, который этим вечером составлял Новаку компанию.

Новак бросил взгляд через поле и не заметил парня. Вывернул шею сильнее, и да — вон она, бледная фигура, уже в четверти круга от него. Бегун в белом сокращал разрыв.

«Где мои семнадцать лет», — опять подосадовал Новак. А он-то думал, что сумел справиться с кризисом среднего возраста. Что достиг, как это называют психологи, стадии принятия. Видимо, не до конца.

Зато скоро, сказал Новак себе, я достигну входа на стадион. Это значит, минус один круг.

Летний вечер обернул его лицо махровым жарким полотенцем. На майке выступили первые разводы пота. Солнце клонилось к верхним трибунам и в чашу стадиона понемногу вползала знойная тень, растекалась по полю. Небо пронизывало несмолкаемое «ри-и-и-и» стрижей. Трясогузки порхали прямо перед Новаком — присаживались на забор, срывались с места, неслись вперёд, опять присаживались и опять срывались, неутомимые. Будто глашатаи, возвещающие прибытие королевской особы.

Новак вошёл в дугу, знаменующую начало четвёртой четверти, и впереди замаячил вход на стадион. А до входа… что это там валяется?

Глаза Новака превратились в щёлочки.

Маленькое. Белое. С красным.

Сзади послышался нарастающий хруст — ноги бегуна били в асфальт совсем рядом. Послышалось дыхание — хриплое, как у курильщика. «Хар, хар, хар!»

Нет. Не как у курильщика. Это прям волчий рык.

Несмотря на июльский зной, плечи Новака обдало ознобом.

«Хар, хар, хыр, грр!», — уже над ухом.

Ему даже почудился запах чужого пота. Мускус и аммиак.