Список войны

Дед Елистрат запряг лошадь, поправил солому, кучкой сбившуюся в санях, завалился на спину, лихо гикнул, вспомнив старое время, когда был молодым и на лошадях гонял со скоростью ветра, щёлкнул кнутом, будто из пистолета, и укатил.

В Никитовке в тот вечер он не объявился. Не объявился и утром следующего дня. Связь между деревней и хутором слабая, а если быть точнее — связи никакой, один лишь беспроволочный телеграф, так что бравого деда Елистрата не сразу и хватились.

А когда хватились, Шурик снарядил сани, взял с собою деда Петра, Юрку Чердакова, почтаря Козырева, прихватил дома одностволку, оставшуюся от отца и с той поры тщательно хранимую словно это была святая реликвия, так что ружьё находилось в порядке, хоть сейчас с ним на охоту, — и выехал из деревни.

Ветер то стихал, увядая совсем, сходя на нет, то вдруг вспыхивал с обычной силой, быстро набирая крепость, и тогда с земли поднимался мутный колючий снег, устремлялся к облакам, стегал по лицу — даже лошадь воротила от него морду в сторону и сбивалась с едва приметной твердины дороги, но Шурик решительно дергал вожжи, поправлял, лошадь делала усталый рывок, норовя вырваться из оглобель, снег накрывал её чуть ли не целиком — виднелась в такие минуты лишь неясная шевелящаяся глыба, заиндевевшая, совсем на лошадь не похожая, — но оглобли были крепкими, Шурикова рука тоже, и сани продолжали двигаться к хутору Крапивному.

Никаких разговоров о цели поездки Шурик со своими спутниками не вёл — и так всё было понятно. Молчание было тревожным и напряжённым: каждому почему-то мнилось самое худшее. Дед Петро крутил головой, по самые глаза укутанный мягким шарфом-самовязом. Петро втихую, тайком от извечного друга-недруга деда Елистрата, занимался делом совсем немужицким: вязал шарфы, варежки, носки и, надо признаться, неплохо подрабатывал на этом. Самовязы его были известны в деревне. Почтарь Козырев, обычно шумный, разговорчивый, тоже молчал, щуря красноватые, в кровяных прожилках глазки, тщетно стараясь разглядеть, нет ли чего подозрительного в намётах снега, в ветряной мути, не увидит ли он где-нибудь задок засыпанных саней или хотя бы знакомую Елистратову рукавицу, либо выпроставшуюся наружу полу одежды.

— Снегу-тоть, снегу, — шмыгнув носом, проговорил дед Петро. Отёр варежками-самовязами глаза и, увидев, что Шурик напрягся спиной, понял, о чём тот подумал, произнёс успокоительно: — Но уже ненадолго это, — затем, увлечённый собственной мыслью, желанием утешить председателя, продолжил с неожиданным воодушевлением: — Скоро ветер должон отпустить, уйдут все ветра в Казахстан, в тамошние степи, и тогда можно будет корм в скирдах забрать. И мороз должон отпустить, не может он долго держаться.

— Ты лучше по сторонам смотри, разговоры на потом оставь, — не выдержав, предупредил Козырев. — Дело сделаем, вот тогда и поговорим.

Дед Петро хотел возразить, но не нашёл что, и лишь слабо махнул рукой, вобрал поглубже голову в шарф, в воротник.

Нет, ничего они не увидели по дороге в хутор, где жила Елистратова дочь, — ни задка саней, ни рукавицы, выковырнутой из сугроба ветром, ни кнута, ни обрывка вожжей, ни лошадиного костяка. Из Крапивного выехали на двух санях, прочесали всю дорогу до Никитовки — ничего и никого. Пусто. Дед Елистрат Иваныч как сквозь землю провалился.

Зимние дни коротки, словно вздох. Едва рассветет, как снова темнеть начинает, прошло ещё немного времени, и снеговая муть неожиданно обрела синюю вязкость, глубину, дорога исчезла, растворясь в предночной теми, и продолжать поиски деда Елистрата было рискованно, пришлось отложить.

— Видать, смолотили моего кореша волки, — грустным голосом заключил дед Петро.

— Ох и язык у тебя, оторвать мало, — замахал почтарь Козырев. — Свят-свят-свят! Какие тут волки? Откель?

Козырев каждый день ездил в райцентр за почтой и тоже, если волки тут объявились, мог видеть их… А раз не видел — значит, никаких волков тут нет.

— Как откель? — не принял козыревских возражений дед Петро. — Из степей, с юга. Оттель пришли, гады. Там-то их, всё равно, что фрицев под Москвой. Только фрицам голову свернули, а эти еще непобитые. А потом, волки — это ж у нас же впервой. Когда Гражданская шла, их тут видимо-невидимо было. Как клопов.

Шурик лишь краем уха слушал разговор стариков, он ещё надеялся хоть что-то найти, но, увы, — кругом пусто, снег да снег. И всё. Никаких следов, ничего от деда Елистрата не осталось. Насчёт волков дед Петро, может быть, прав — у Шурика даже холод по груди пробегал, нехорошо сдавило горло, — Ермаков о том и сам догадывался, потому-то и взял с собою отцовскую одностволку и держал на всякий случай её наготове, забив в казенник патрон с крупным жаканом, каким не только волка, а, кажется, и танк сшибить можно.