— Хотя и говорят, что война скоро кончится, — начал Шурик тихим голосом, — а она, вона, — идёт. И, наверное, ещё долго будет идти.
— Главнокомандующий! — усмехнулся Чердаков, сплюнул себе в ладонь, стиснул пальцы в кулак. — За такие разговоры портрет наждаком до красных соплей драят, знаешь? Может, ты ещё скажешь, что мы в этой войне не победим? А?
Шурик снова не заметил чердаковского выпада. Юрка Чердаков уже было приготовился к схватке, ждал, что Шурик кинется на него, а тот — даже внимания не обратил.
— Войне ещё не конец, — продолжил Шурик, не меняя голоса, тихо и спокойно, рассудительным тоном словно знал нечто такое, чего не знали остальные. — Вон, я сегодня «Правду» читал — почтарь из района привёз, там перечислены города, которые немец бомбил — страшное дело! Список полстраницы занимает.
— Ну, до нас немец не доберётся, — подал кто-то голос, кажется, Сенечка Зелёный. — До нас далеко.
— Не доберётся-то не доберётся, — кивнул с серьёзным видом Шурик, и все в этот момент почувствовали, что хоть они и ровесники почти, а всё-таки Шурик как бы старше их. Ермаков сощурил глаза, на лбу его появились морщины. — Не доберётся, да. Но это не означает, что мы должны в стороне от войны стоять.
— Может, роту хочешь сколотить да по долинам и по взгорьям пройтись? — ехидно поинтересовался Чердаков. Вениамин, поддерживая, согласно хмыкнул.
— В общем, братва, нам надо знать, что делается на фронте, — не поддавался на подначки Шурик. — А для этого нам надо скинуться и приёмник купить.
— Приёмники, мне мать сказала, не продают, — заявил Сенечка Зелёный и, несколько ошалев от собственной смелости, даже привстал с бревна. — Она на разъезде была, слыхала там. А те приёмники, что на руках у людей находятся, изымают. Они на фронте, мать сказала, нужны.
Зелёным Сенечку прозвали не только потому, что он щуплым, недоразвитым, несамостоятельным, незрелым каким-то был, нет — его фамилия была Зеленин, вот и пошло, — Зелёный да Зелёный.
— Насчёт радиоприёмников я не слыхал, врать не буду, — сказал Шурик. — Если нельзя купить радио, то надо самим его сделать, можно и детекторный приёмник, фиг с ним, но сильный только. Сводки будем слушать. Не то ведь вон — газеты не каждый день привозят.
— А чего, радио — это дело, — неожиданно согласился с ермаковской идеей Юрка Чердаков, — будем каждый день знать, где Гитлер находится, где наши стоят, сколько танков подбили, сколько самолётов или там… Как это? Трофея сколько взяли, дело хорошее.
Но вот какая вещь — кроме Шурика, в детекторных приёниках никто не разбирался, никто не «петрил» в схемах, на которые даже смотреть было страшно — столько в них много всего запутанного, сложного, вгоняющего в пот, поэтому Шурику Ермакову пришлось самому взяться за сооружение мудрёного механизма. А тут ещё новая забота подоспела — хлеб на полях начал созревать. От крутой летней жары, готовой выжечь всё и вся, мужики его спасли-таки, а вот убирать пшеничку с ржицей им уже не довелось — на фронт ушли.
Техники в Никитовке почти никакой не осталось: вслед за мужиками на фронт отправили две полуторки и трактор из МТС, прикреплённый к колхозу, так что рассчитывать можно было только на собственные руки. Сколотили несколько бригад. Одну бригаду из стариков, две из баб, две из школяров с Юркой Чердаковым и Шуриком Ермаковым во главе. Вот и пошло соревнование: кто кого победит в уборке хлеба — старые малых или малые старых?
Хорошо, что погода ещё радовала, в самый раз для уборки была. Но всё равно председатель колхоза Сергей Сергеевич Зеленин — родной дядя Сенечки — часто в междуполье останавливал бричку, поднимался на ней в рост и подолгу глядел на запад, на оранжевый испод неба, стараясь уловить в игре света и теней, в движении закатного пламени некие таинственные знаки, что подсказали бы ему, будет завтра зной, солнце или же закрапает, похожий на липкую пыль дождь. Что-то он всё же улавливал в предвечерней тишине, когда ни птиц, ни зверей не было слышно, они словно бы замирали, мертвели, ловя звуки и запахи земли, трав, кустов, небесной глуби, нор и берлог, оврагов, горькой воды солончаковых озёр. Может быть, Зеленин тоже, как и звери, прощупывал землю, небо, воду, лес? Во всяком случае, за время уборки он в прогнозах ни разу не ошибся.
Но по мере того как продвигалась жатва, тяжелел, мрачнел ликом председатель, выковыривая носком сапога из земли мягкие, схожие с мотками шерсти, мышиные гнезда.
— Торопись, работяги, с уборкой, — подгонял он поредевшее никитовское войско. — Если не поторопимся, то слишком много зерна под землю уйдёт, в мышиные норы. Хорошая закуска грызунам зимою будет. Но она не в их закрома должна попасть, а в наши. К беде столько мышей развелось, не иначе. Ох, к беде…
— Народные приметы изучаешь, председатель? — выпрямившись над снопом, стрельнула темно-синими лучиками Татьяна Глазачева. — К беде не мышей должно много быть, а, извини, вшей. Так, говорят, было в империалистическую-то…