Я подумала и кивнула. Через пять минут мы простились.
— Зря мы к мужикам поперлись, — вздохнула Марья. — Они все заодно. Нам баба-адвокатша нужна. Желательно разведенная. Уж ей-то объяснять не пришлось бы, что это за козлы.
— Слушай, Марья, а тебе на работу не надо? — с надеждой спросила я.
— Зачем? Я же в отпуске.
— Но если он не оплачиваемый, может, стоит вернуться?
— Для меня твоя жизнь дороже. Смотри-ка, кафе, может, зайдем, перекусим?
Я окинула взглядом ее фигуру: кожа да кости.
— Умерь аппетит, — хмуро посоветовала я. — Моих денег надолго не хватит. — Тут я подумала, что Марья, возможно, долгое время голодала (хотя с чего бы ей голодать?), устыдилась, вздохнула и сказала:
— Пошли.
Вторую половину дня я провела за рабочим столом, а Марья грохотала кастрюлями на кухне. Вымыла окна, выбила ковер и ни разу не заглянула в мою комнату. Я поняла, что обрела истинное сокровище. Не мешало бы, впрочем, от нее поскорее избавиться, но теперь это выглядело проблематичным. В восемь я появилась на кухне.
— Под окном кто-то вертится, — почему-то шепотом сообщила Марья.
— Где? — испугалась я, бросаясь к окну.
— Минут пятнадцать как смылся. Бродил по тротуару напротив и все на окна поглядывал. Готовится.
Я собралась паниковать и со всех ног бежать к маме, но тут подумала, что Марья, скорее всего, фантазирует, чтобы смутить мой покой и задержаться в квартире.
— Ужинать будешь? — деловито спросила она. Я кивнула, она быстро накрыла на стол и кинулась за красной тетрадью. — Подожди, я молитву прочитаю.
— В кафе ты молитв не читала, — съязвила я.
— Ну и что? Забыла. А ты могла бы напомнить. Чего ты вредничаешь, лоб, что ли, трудно перекрестить?
— Не трудно, — пожала я плечами, стыдясь, что уличена во вредности; выслушала молитву и перекрестила лоб.
Только мы приступили к трапезе, как зазвонил телефон. Я неохотно сняла трубку и услышала мужской голос с едва уловимым акцентом.
— Простите, могу я поговорить с Симоной?
— Слушаю вас, — ответила я в некотором замешательстве.
— Очень приятно, а я Борис Моисеевич. У меня к вам дело. Не могли бы мы встретиться, скажем, завтра в 18 часов.
— А, собственно… — начала я.
— Я бы не хотел объясняться по телефону. Скажу лишь следующее: я прилетел из Израиля, в Москве пробуду неделю, а завтра специально приеду в ваш город для встречи с вами.
— Спасибо большое, только я ничего не понимаю.
— Конечно. Поэтому я и хочу встретиться. Итак, завтра я вам перезвоню. Всего доброго.
— Черт-те что, — сказала я, вешая трубку.
— Никуда не ходи, это его козни.
— Кого?
— Серегины, конечно.
— Не болтай глупостей.
— Вот увидишь, пойдешь к этому дядьке, а назад не вернешься.
— Большое тебе спасибо, — фыркнула я.
— Тогда я с тобой пойду.
— Мы договаривались, что ты остаешься здесь только до завтра, — напомнила я.
Марья надулась, и ужин прошел в молчании.
Утром заехала Элька, на вопрос: «Как дела?» — я ответила: «Нормально», прикидывая, стоит ли ей рассказать все или нет. Марья еще спала, а Элька проходить дальше порога не стала, потому что спешила, и я так ничего ей не рассказала. Села за работу, но время от времени вспоминала о предстоящей встрече.
Ровно в 18.00 раздался телефонный звонок, и тот же голос осведомился, я ли это?
— Это Борис Моисеевич, я только что приехал…
— Да-да. Где мы встретимся?
— Я впервые в вашем городе, так что выбирать вам.
— Тогда, может, вы приедете ко мне? Я живу…
— Я знаю адрес, — перебил он и через полчаса появился в квартире.
Все это время Марья таращилась в окно и нервировала меня всякими выдумками: то ей прохожие казались подозрительными, то наш дворник, то «Волга», что замерла под окнами. Наконец в дверь позвонили. Я с облегчением вздохнула и пошла открывать. На пороге стоял дядька совершенно необъятных размеров, в светлом костюме без галстука, с бородой, усами и лысиной во всю голову, которую он в настоящее время вытирал платком, тяжело дыша, под мышкой он держал большой сверток.
— Здравствуйте, — сказала я.
Дядька широко улыбнулся и протянул ко мне обе руки, одну с платком, другую со свертком, и радостно провозгласил:
— Вылитый отец.
Я решила никак на это не реагировать и дождаться, что будет дальше, но на всякий случай тоже заулыбалась; дядька годился мне в дедушки, а меня учили уважать старших.
— Проходите, пожалуйста, — предложила я, он вошел, и мы с большим трудом смогли разместиться в моей прихожей. Я попятилась и натолкнулась на Марью, которая появилась из кухни.
— Что ж, давайте знакомиться, — сказал гость, все еще улыбаясь. — Борис Моисеевич.
— Очень приятно, — с подозрением глядя на него, ответила Марья. — Марья Никитична, подруга Симы. Сейчас живу у нее.
Я собралась возразить, что не живет, а просто слегка загостилась, но не стала, пусть дядька думает, что я здесь не одна… на всякий случай.
Мы прошли в кухню. Борис Моисеевич расположился в кресле. От чая он отказался и, выразительно взглянув на меня, сообщил:
— Беседа наша сугубо конфиденциальна. Если вы что-то захотите потом рассказать подруге, дело ваше, но я не вправе разглашать…