Спящий мореплаватель

Долгие поиски завершились удивительной находкой, хотя еще более удивительные вещи произойдут всего несколько минут спустя. Это была книга в красном тисненом переплете, изданная в Мадриде в 1887 году в издательстве Луиса Наварро. Элису не интересовали ни автор книги, ни ее название: лорд Маколей, «Политические и литературные эссе». Кого сегодня могли интересовать политические и литературные мнения, высказанные английским вигом, умершим в 1859 году? Она подумала, что эта книга неинтересна даже как библиографическая редкость. И если ее купить, то она будет собирать пыль на полке. Но все-таки неравнодушие и любопытство к старине заставили ее открыть книгу.

Там был первый сюрприз: на первой странице зелеными, слегка побледневшими чернилами были написаны имя и дата: Вирхилио Пиньера, 1931.

Не сомневаясь ни секунды, она решила купить книгу, стоившую к тому же всего лишь шестьдесят сентаво.

Так, вместо чеснока и лука, она купила молитвенник никому не известной поэтессы, рассказы жертвы сталинских репрессий и сборник эссе устаревшего английского историка только за то, что он был подписан одним из самых великих поэтов и писателей Кубы и, без сомнения, ее самым великим драматургом.

Она заплатила за все всего два песо и десять сентаво и убрала книги в сумку, предназначенную для чеснока и лука.

Элиса собиралась покинуть магазин, когда обнаружился второй и самый удивительный сюрприз.

Вирхилио Пиньера. Это был он. В своих старомодных очках, зеленой широченной рубахе, широченных же черных штанах и дешевых башмаках, в каких ходили рубщики сахарного тростника. Вирхилио Пиньера, худой, с широким лбом, римским носом и руками юноши. Он собирался подняться по ступенькам, которые отделяли книжный магазин от улицы.

Как назвать эти странные повороты судьбы, иногда заставлявшие происходящее соответствовать странному плану?

Первым желанием Элисы было броситься к нему, поздороваться с ним, показать ему книгу лорда Маколея с его подписью от 1931 года, когда он был студентом, жил в Камагуэе и не опубликовал еще ни одного стихотворения в знаменитой антологии Хуана Рамона Хименеса. Но она тут же, за долю секунды вспомнила, что Вирхилио Пиньера был, помимо всего прочего, не просто опальным литератором, было кое-что более серьезное, о чем ей кто-то рассказывал, возможно, даже сама Ольга Андреу[56]: что у него были проблемы с органами государственной безопасности из-за подпольных собраний с молодыми поэтами, которые он посещал по субботам на бывшей вилле Хуана Гуалберто Гомеса на улице Манагуа.

Так что она не только не поздоровалась с Пиньерой, но и резко отвернулась к стене, делая вид, что роется в кошельке.

Она слышала, как он поднялся по ступеням, она знала, что он ее видел и что этот умный и проницательный человек наверняка догадался, что с ней, она почувствовала, что он остановился на мгновение за ее спиной, словно колебался, ей показалось даже, что он окликнул ее по имени, а потом собирался спуститься по ступеням и уйти. Но все-таки решил войти и погрузиться в книги, которые грудами свалены были на столах — никому не нужные сокровища. Словно скрываясь от погони, Элиса выскочила на улицу 23. От солнца асфальт блестел, словно только что прошел ливень.

ЭЛИСА, ОЛИВЕРО И СТРАХ

Она сделала вид, что читает журнал «Боэмия». У нее это плохо получилось, как будто она не была актрисой или как будто она была настолько хорошей актрисой, что могла притвориться, что притворяется. Она прочитала вслух имя, напечатанное крупными буквами вверху страницы: Маяковский. Затем принялась без нужды обмахиваться «Боэмией», как веером. Она не знала, что еще сказать. Она поняла, что у нее не осталось слов. Оливеро тоже молчал. Возможно, он решил, что лучшим ответом будет долгое молчание, тишина, которая ответит за него. Возможно, они снова сосредоточились на размытом дождем пейзаже. Возможно, даже вероятнее всего, что они даже не взглянули на пейзаж, по крайней мере, на тот, что был у них перед глазами. Возможно, они видели другой пейзаж — необъятный, прекрасный и в то же время зловещий.

Часы из славонского дуба пробили десять раз. Элиса и Оливеро сосчитали удары, хоть и знали, что они не имели целью сообщить время. Оливеро почему-то подумал о Луисе Медине и о Луиджи Тейко[57] и о пистолетном выстреле ночью в отеле «Савой» в Сан-Ремо.