Спящий красавец (СИ)

Закатное солнце, натруженным шаром, Скатилось…и замерло… в призме дождинки. Сорвалось — и вдребезги брызнуло счастьем, Украсив улыбки любимой морщинки. Как всё в этой жизни, с тобою разделим На кончиках пальцев согретую нежность, В фужеры, пьянящим настоянным хмелем, Пролитую небом плеснём безмятежнось. На завтра забросим ответы, вопросы — Сегодня двоих этот мир не тревожит. Лишь ласково ночь теребит мои косы, Макушку твою до мурашек ерошит.

С уголка глаза всё-таки скатилась слеза. Чуткая кошка понимающе лизнула меня в висок, обнимая лапой. Я, хлюпнув носом, уткнулась в родное существо и, убаюканная тихим шуршанием небесной воды, уснула.

19

И был рассвет. И это восхитительное дыхание омытого дождём мира. Когда отступают ночь и тревоги, когда в первозданной тишине возрождается надежда.

Дождь прошёл. Как странно и чудесно

Ощутить капель умытых ив,

Видеть, как рождается в небесном

Радуги цветистый перелив,

И, вдыхая полной грудью ветер,

Веющий от сонной уремы,

Слушать соловьиные о лете

И любви волшебные псалмы.

Автор стихотворения Леонид Чернышов https://stihi.ru/avtor/nepokorniy1

Картинка из свободного доступа в интернете

Я потихоньку, стараясь не разбудить Фету и Сола, выползла из палатки, разожгла костерок, чтобы согреть чайку и насладиться прекрасным утром.

Как, всё-таки хорошо, что за темнотой всегда приходит свет.

— Господи, ну что за неуклюжее создание. Раскидал свои конечности по всем углам, повернуться негде, ещё и балахон свой на меня свалил — донеслось из недр палатки ворчливое шипение ведьмочки.

— Р-р-р, — недовольно завошкалась Мальва.

— О-о-о! — горестный выдох Феты.

Я так подозреваю, что наш светлый маг просто начал проникаться симпатией к талантливой характерной девчонке и втихаря укрывал её своим плащом, пытаясь согреть прохладными ночами, проявляя незаметную трогательную заботу. (Что, в отличие от Феты, прекрасно замечала ревнивая собачонка.)

Вход в палатку приоткрылся и, щурясь с непривычки от яркого солнца, на свет божий выползла взлохмаченная ведьмочка, продолжая вполголоса пыхтеть и возмущаться. Сол, видимо, только на другой бок перевернулся и продолжил сладко сопеть, демонстративно игнорируя Феткино негодование. Вообще всю дорогу они только и делали, что препирались. Я про себя улыбалась, наблюдая за этой парочкой.

Выдернув плащ из под дрыхнущего, как колода, мага, ведьма, зябко поёжившись, завернулась в него и присела к огню. Сейчас она была похожа на нахохлившегося недовольного птенца.

— Ты чего всё на него ворчишь? — тихо рассмеялась я.

— А чего он…

— Давай, не бухти уже, иди умывайся, да будем завтракать.

— Мне по статусу бухтеть положено, я — ведьма-а-а, — сделав "страшные" глаза, наконец, улыбнулась подруга, подхватила полотенце и пошла к воде.

Пока она плескалась, я нарубила бутербродов и разлила чай.

— Фет, у нас хлеб заканчивается. Пока наш лежебока отсыпается, я, наверное, сгоняю в деревню, возьму булок, да послушаю, что люди говорят. — предложила я, дожёвывая завтрак.

— Давай, только осторожно там.

Переодевшись из штанов в традиционную для местных юбку, прихватила денежку, немного орешков — похрустеть в дороге — и отправилась к селу. На самой его окраине обратила внимание, что из ближайшего овражка за мной явно и не очень умело наблюдают. Та-а-к. Присела на камень и начала демонстративно грызть лакомство. Тихое шебуршание переместилось чуть ближе ко мне.

— Эй! — я улыбнулась и присвистнула, — орешки будешь?

Из оврага показалась лохматая пацанская головёнка.

— Да не боись, иди угощайся.

— Я и не боюсь вовсе, — настороженно зыркая на меня голубыми глазищами и утирая рукавом нос, из оврага вылез мальчонка лет семи. — А ты чего здесь? Заблудилась, чтоль?

— Я домой в Одрад иду, у тётки гостила, — почти не соврала я. — Мне бы хлебом разжиться. У вас тут кто по булкам главный?

— Ну так это, к Марте тебе надо, вон с утра уж напекла, на всю деревню хлебный дух стоит. Она уже на толкучку пироги снесла. А деньга-то есть?

— Есть маленько. Проводишь? — я протянула мальцу ладонь с орешками.

— Отчего ж не проводить, я здесь кажную собаку знаю, — важно ответствовал мелкий и повёл меня в глубь села.

"Хлебный дух" действительно стоял такой, что я бы, наверное, и без проводника сориентировалась, куда идти. Пока мы протискивались по рядам, я превратилась в одни большие глаз да ухо. По местному рыночку уже вовсю сновал народ, гудя, как потревоженный улей.

— Фрол, топай с дороги, чего встал, как вкопанный…

— Да-а, чот сегодня народу, что в твоей столице…

— Эх, скоро в Одраде афлаимцев больше, чем крайтцев будет…

— И прут, и прут, чего только забыли у нас…

— Слышь, Дина, говорят, по деревням сильных травников забирают и в столицу везут…

— А на кой там столько травников-то?..

— Да не в столицу, а в сам Афлаим в рабство гонят…

— Цыть, трещётки! Хватит ужасу нагонять! Наслушаются, потом мелят что попало! — мужской голос. — А вы чего рты пораззявили, больше уши развешивайте…

— Тёть-Марта, я тебе покупательшу привёл, — это уже мой звонкий проводник.