Спящий агент

Хайнц кивнул.

Десять зивертов – смертельная доза. Гарантирована острая лучевая болезнь с неизбежным смертельным исходом. Он вспомнил Кнута Сведберга – еще до того, как были обнародованы детали, Хайнц прекрасно знал, через какие муки тот прошел. Неукротимая рвота, выпадение волос, необратимые повреждения костного мозга, тяжелые неврологические симптомы.

– Как мы можем восстановить охлаждение? – спросила Соня.

Собранно и решительно.

– Надо что-то придумать… – вздохнул Роберт и склонился над своим лэптопом.

Через десять минут в зале управления было не протолкнуться. Прибежали техники и инженеры с «Форсмарк-2» и «Форсмарк-3», спасатели.

Роберт, как начальник смены, еще раз кратко описал повреждения. Если в ближайший час не будет восстановлено охлаждение, реактор взлетит на воздух. Второй Чернобыль.

– Морская вода? – спросила Соня.

Роберт кивнул.

– Погубим реактор, но у нас нет другого выхода. Над ликвидацией утечки будем работать параллельно. Все согласны?

Никто не сказал ни слова.

В зале стало очень тихо. Только периодически, с равными промежутками, вскрикивали сирены.

Похоже на палату интенсивной терапии, где попискивают мониторы, регистрирующие сердечный ритм, давление и насыщение крови кислородом у безнадежно больного пациента.

Безнадежно больной реактор. Сегодняшний день он не переживет.

Хайнц посмотрел на Роберта.

– Ну что ж… тогда приступаем, – сказал тот.

Топот ног в абсолютной, безжизненной тишине.

Буквально через три минуты доложили, что запустить морскую воду в реактор невозможно – заклинило вентиль.

Хайнц и Роберт бросились к компьютеру. За несколько секунд начальник смены вывел на экран чертежи станции.

– По-видимому, вот здесь, – он дрожащим пальцем показал на дисплей. – При взрыве наверняка пострадала гидравлика, которая управляет клапаном.

– Есть ручное управление… – начал было Хайнц, но Роберт посмотрел на него так, что он осекся.

– Ты же знаешь, что туда нельзя войти.

Кому и знать, как не Хайнцу, доктору физических наук… Но у него начал созревать план. План, которым он не мог ни с кем поделиться, потому что тогда бы не смог его осуществить.

– Там же всего шестьдесят градусов… как в холодной сауне.

– Плюс десять зивертов. Абсолютно смертельная доза.

– Знаю…

Хайнц внезапно успокоился, прикрыл глаза и сделал глубокий вдох.

– Знаю, – повторил он. – Пойду к эксплуатационникам, может, у них есть какое-то решение, – сказал он, встал и двинулся к выходу.

Соня, хромая, догнала его – ей это было нелегко, лицо исказила гримаса боли.

– Хайнц… ты же не станешь делать глупости?

Он посмотрел на ее обеспокоенное лицо. Нет, глупостей он делать не собирался. Больше всего ему хотелось тут же, при всех, обнять ее, расцеловать, сказать, каким счастьем были все эти годы совместной работы. Посоветовать, как снизить pH в почве под магнолией, которая у нее никак не хотела цвести.

Сказать, как красива она и как умна. И что идиот, с которым она живет, совершенно ее не заслуживает.

Но он промолчал. Такой взрыв эмоций всегда подозрителен, тем более у сдержанного, уравновешенного Хайнца.

Так много надо ей сказать… и никогда не будет сказано.

– Знаешь, какая моя первая и последняя глупость в жизни? То, что я женился не на тебе, а на другой женщине, – пошутил он.

Шутка получилась под стать настроению.

Он надел защитный костюм, взял дозиметр. Добросовестно обсудил с заметно паникующими инженерами возможные меры.

Оставил их и, стараясь двигаться легко и непринужденно, пошел к двери в реакторный зал.

Поднес к замку магнитную карточку и набрал код, известный только так называемому «ближнему кругу».

Несколько секунд постоял перед зажужжавшей открываемыми замками дверью.

Дверь в преисподнюю.

Открыть ее и войти – значит подписать самому себе смертный приговор. Работать в реакторном зале он сможет. Если, конечно, температура не поднялась выше, чем показывали последние замеры.

Но когда он выйдет оттуда, жить ему останется считаные дни, если не часы.

Каким он приехал в Швецию и каким стал теперь! Это страна научила его понимать, что такое свобода и демократия. Шведы этого не понимают – последние поколения просто ничего другого не видели. Они вечно бурчат, вечно недовольны… идиоты.

Он подумал о Марианн, о детях и, конечно, о маленькой Туве.

Тува.

Что с ней будет, когда она вырастет?

Этого ему узнать не дано. Но ради того, чтобы у нее было будущее, стоит умереть.

На память пришел стих Гёте, выученный еще в школе.

Горные долины
Спят во тьме ночной,
Тихие долины
Полны свежей мглой…

Ощущение красоты и бренности окружающего нас мира. А последние строчки были словно адресованы ему, Браунхаймеру:

Не пылит дорога,
Не дрожат кусты…
Подожди немного,
Отдохнешь и ты.[32]

Он отодвинул тяжелую стальную дверь и вошел в зал. Единственный выход – вручную открыть вентиль затопления реактора морской водой.

Агент Центра Хайнц Браунхаймер твердо решил спасти атомную станцию «Форсмарк».

Том

Норрмальм, центр Стокгольма, январь 2014