Спящие красавицы

— Я только что получил звонок от моего — гм, сына. Он пошел ко мне домой, чтобы проведать мою жену. Мы с Шарон поженились в… — Ведущий уронил голову и дернул узел своего розового галстука. На галстуке красовалось пятно от кофе. Гарт считал это самым тревожным сигналом беспрецедентного характера сложившейся ситуации — …сорок два года назад. Тимоти, мой сын, он… он говорит… — Джордж Алдерсон начал рыдать. Фрэнк взял пульт с журнального столика и выключил телевизор.

— Ваш разум достаточно ясен, чтобы понять, что происходит, доктор Фликингер? — Фрэнк указал на трубку на столе.

— Конечно. — Гарт почувствовал укол любопытства. — Вы здесь не для того, чтобы убить меня?

Фрэнк ущипнул переносицу. У Гарта сложилось впечатление, что он наблюдает за внешним выражением серьезного внутреннего монолога.

— Я здесь, чтобы попросить об одолжении. Вы делаете это, и мы в расчете. Это касается моей дочери. Она единственная белая полоса в моей жизни. И теперь у нее это. Аврора. Мне нужно, чтобы вы пошли со мной, осмотрели её, и… — его рот открылся и закрылся несколько раз, но слов больше не было.

В голову Гарта пришла мысль о собственной дочери — Кэти.

— Не говорите ничего больше, — сказал Гарт, разрезая мысль и позволяя ей трепетать, словно ленточки под жестким ветром.

— Да? В самом деле?

Гарт протянул руку. Возможно, он удивил Фрэнка Джиари, но не удивил себя. Было так много вещей, в которых нельзя было ничем помочь. Гарт всегда был рад, когда мог. И ему было интересно увидеть эту Аврору так близко.

— Конечно. Поможете мне встать, хорошо?

Фрэнк поднял его на ноги, и через несколько шагов с Гартом все было в порядке. Доктор на мгновение отлучился, зайдя в боковую комнату. Когда он появился, в руке у него был маленький черный саквояж и медицинская сумка. Они вышли на улицу в ночь. Гарт протянул руку к ветвям сиреневого дерева, торчащего из заднего левого пассажирского окна его Мерседеса, когда они направлялись к фургону Фрэнка, но воздержался от комментариев.

10

Лиса прохромала прочь от горящей травы, которую подожгла пылающая женщина, но она несла огонь в себе. Тот пылал в нижней части её спины. Это было плохо, потому что лиса не могла быстро бежать, и она чувствовала запах собственной крови. А если она чувствовала запах своей крови, другие тоже могли его учуять.

Несколько пум все еще оставались в этих лесах, и если кто-то из них учует запах её окровавленной спины и начнет её преследовать, ей быстро придет конец. Прошло много времени с тех пор, как она видела пуму, тогда её мать еще была полна молока и четверо его однопометников были живы (теперь все мертвы, один из них выпил плохую воду, другой съел ядовитую приманку, третий попал в капкан, который сломал ему лапу. Как же он визжал и рыдал, когда уходил в ночь), но были еще и дикие свиньи. Лиса боялась их больше, чем пум. Они как-то убежали из фермерского загона и расплодились по всему лесу. Теперь их было много. Обычно, у лисы не было никаких проблем с тем, что бы от них убежать и, возможно, даже повеселиться, немного подразнив их; уж очень они были неуклюжими. Сегодня же она вообще едва могла бежать. Скоро она даже плестись не сможет.

Лес закончился на металлическом доме, пахнущем человеческой кровью и человеческой смертью. Желтые полосы висели вокруг него. Вокруг дома, в сорняках и на гравии, были разбросаны металлические штуковины. К запаху смерти примешивался какой-то другой, которого она никогда ранее не ощущала. Не человеческий запах, точно, но похожий на человеческий.

И женский.

Отложив в сторону свой страх перед дикими свиньями, лиса потрусила прочь от металлического дома, хромая и время от времени падая на бок, чтобы перевести дыхание, и подождать, пока боль утихнет. Затем она бежала дальше. Она должна была бежать дальше. Этот запах был экзотическим, одновременно сладким и горьким, устойчивым. Возможно, он приведет её в безопасное место. Это казалось невероятным, но лиса была в отчаянии.

Экзотический запах усилился. К нему примешался еще один женский запах, но этот был свежее, и явно человеческий. Лиса остановилась, чтобы понюхать один из отпечатков обуви Лилы, а затем клочок белого материала в форме голой человеческой ноги.

Маленькая птичка приземлилась на низко висящую ветку. На этот раз не ястреб. Это была странная птица, такую лиса никогда раньше не видела. Она была зеленой. От неё исходил запах, сырой и резкий, для которого лиса не имел определения. Она расставила крылья в жесте самолюбования.

— Пожалуйста, не пой, — сказал лиса.

— Хорошо, — сказала зеленая птица. — Я все рано редко делаю это ночью. Вижу, у тебя кровотечение. Больно?

Лиса была слишком уставшей, чтобы притворяться.

— Да.

— Покатайся в паутине. Это остановит боль.

— Это отравит меня, — сказала лиса. Её спина горела, но она знал о яде, о да. Люди отравляли все. Это лучшее, что они могли делать.

— Нет. Яд покидает эти леса. Покатайся в паутине.