Спящие красавицы

Казалось, что даже в ее воображении он не мог просто сказать, что боится за нее. Он не мог перестать относиться к ней, как к одной из своих заключенных-пациенток, бросая основные вопросы, как мяч во время игры в выбивалки на игровой площадке.

— Уходи, Клинт, — сказала она, и на удивление, он это сделал.

Лила поднялась и схватилась за нижнюю ступеньку потолочной решетки. Арматура прогнулась, но не вырвалась. Ее рука ныла, и она чувствовала, что кровь стекает по краям ее тряпичной повязки — но она все же повисла, подтянулась вверх, и подняла ногу. Она поставила ботинок на арматуру и перенесла на неё свой вес. Арматура снова прогнулась, но выдержала. Лила подняла руку, зацепилась за следующую арматуру, подтянулась, шагнула. Она начала подниматься по сетчатой лестнице. Каждый раз, когда она поднималась на уровень двери камеры, Лила использовала свою здоровую левую руку, чтобы удержаться на решетке, пока свободно раскачивалась в темноте и светила в камеру фонариком, который находился в больной правой. Никакой женщины не было видно сквозь армированное стекло в верхней части двери первой камеры, никакой женщины во второй, никакой женщины в третьей; все, что она видела — это каркасы кроватей, торчащие из того, что когда-то было полом. Ее рука пульсировала. Кровь капала в ее рукав. Никого и в четвертой камере, и ей пришлось остановиться, чтобы перевести дух, но не следовало задерживаться на одном месте слишком долго, и определенно не нужно было смотреть вниз во тьму. Был какой-то трюк, чтобы быстро перевести дух? Что-то, о чем упоминал Джаред, о соревнованиях по бегу на первенство штата, что-то типа самовнушения? Ах, да, теперь она вспомнила.

— Когда мои легкие начинают подводить, — рассказывал Джаред, — я просто представляю, что за мной следят красивые девушки, и я не могу их подвести.

От этого точно не было пользы. Ей просто нужно двигаться дальше.

Лила полезла. В пятой камере находились кровать, раковина и унитаз с болтающейся крышкой. И больше ничего.

Она добралась до Т-образной развилки. Влево от неё тянулся вдаль другой коридор. Где-то далеко, в конце этого коридора, луч фонаря Лилы выхватил то, что поначалу было похоже на кучу белья — тело или тела, подумала она, останки других исследователей. Это была дутая красная куртка Нелл Сигер? Лила не была уверена, но как бы холодно здесь не было, она почувствовала запах разложения. Они находились в разных местах до происшествия, а затем, вероятно, их раскидало еще дальше. Ничего нельзя было сделать, кроме как оставить их там.

Что-то зашевелилось в куче, и она услышала писк. Тюремные крысы пережили падение, как оказалось.

Лила пролезла еще немного. Каждая металлическая решетка, казалось, прогибалась все больше и больше под ее весом, скрипя все сильнее и сильнее с каждым шагом. Шестая камера была пуста, и седьмая, и восьмая, и девятая. Ты всегда находишь все, что тебе нужно в последнем месте, которое проверяешь, не так ли? Это всегда на верхней полке шкафа в самом дальнем углу. Это всегда в самом последнем файле в папке. Это всегда в самом маленьком и наименее используемом кармане рюкзака.

Если бы сейчас она упала, по крайней мере, умерла бы мгновенно.

Вы всегда — всегда, всегда, всегда — падаете с самой верхней точки решетки потолка, которую вы используете как лестницу в коридоре тюрьмы максимального уровня безопасности, соскользнувшей вниз с нестабильных останков бывшей угольной горы.

Но она решила, что не собирается сдаваться. Она убила Джессику Элуэй, чтобы защитить себя. Она была первой женщиной-шерифом в истории округа Дулинг. Она захлопнула наручники на братьях Гринерах, и когда Лоу Гринер предложил ей потрахать саму себя, она рассмеялась ему в лицо. Еще несколько футов не могут ее остановить.

И не остановят.

Она вытянулась в темноту, свободно раскачиваясь, словно ведомая партнером по танцам, и направила луч фонарика через окно двери десятой камеры.

Надувная кукла прилегла на отдых, прижавшись лицом к стеклу. Ее вишнево-красные губы открывали отверстие, предназначенное для фелляции;[285] её легкомысленные и соблазнительные глаза, а-ля Бетти Буп,[286] были синими. Порывы сквозняка заставляли её кивать пустой головой и пожимать розовыми плечами. Наклейка на голове гласила: С 40-летием, Ларри!

12

— Давай, Лила, — сказал Тиффани. Ее голос доносился из глубины колодца. — Просто сделай первый шаг, а затем побеспокоимся о следующем.

— Ладно, — умудрилась произнести Лила. Она была рада, что Тиффани ее не слышит. На самом деле, она не знала, есть ли еще вещи, которым она была так же рада. Ее горло было сухим; ее тело чувствовало себя слишком плотно в ее коже; ее рука пылала. Голос внизу был где-то в другой жизни. Этой темной лестнице не было конца.

— Хорошо. Сейчас: первый шаг, — сказала Тиффани. — Ты просто должна сделать первый шаг. Вот с него ты и начнешь.

13

— Надувная, трахни-меня, кукла, — позже удивлялась Тиффани. — Чей-то гребаный подарок на день рождения. Они позволяли им иметь такое дерьмо?

Лила пожала плечами.