Спящие

Новое открытие – мамы нет рядом. Разумеется, откуда ей тут взяться? Она в телефоне – кто-то наверняка поднес трубку ей к уху. А может, мама говорит по громкой связи, именно поэтому у нее такой трескучий голос. Или по радио. Или с экрана телевизора у противоположной стены. А может, ее слова передаются по глубинному каналу – через сознание или кровь.

– Почему она так стонет? – твердит мама. – Вдруг она пытается что-то сказать?

Ночью – по крайней мере, по ощущениям сейчас именно ночь – Мэтью шепчет ей на ухо «прости».

Фраза сродни признанию в любви. Мэй уверена, что сумеет ответить, только не словами, а мыслями или через ритмичное дыхание – тайный код, разгадать который под силу лишь Мэтью.

Той же ночью или на следующую, если не среди бела дня, Мэтью ложится рядом и спит до тех пор, пока Мэй не осознает главный, единственный непреложный факт – его близость.

45

У мозга нет единого участка, который отслеживал бы ход времени. В здравом уме хронологическая система на редкость расплывчата, туманна и способна деформироваться под воздействием различных факторов, будь то любовь, горе или молодость. В зависимости от нашего состояния время может замедляться или нестись с бешеной скоростью. Разные дни протекают по-разному.

Однако отдельные участки тела отмеряют время с хирургической точностью. На заре жизни мы развиваемся в неизменном, заданном природой темпе.

Поэтому на седьмой неделе сна в утробе Ребекки вырастают по десять пальчиков на руках и на ногах. Крохотные ноздри преобразуются в нос. Формируются веки. Череп еще прозрачный, как медуза, однако внутри уже появляются зачатки мозга. Вскоре начнут развиваться детородные органы. Яичники наполнятся яйцеклетками, которые, если девочка выживет, останутся в организме до конца ее дней.

В палате стоит мертвая тишина. Лишь изредка Ребекка ворочается на подушке, веки дрожат, зрачки бегают, увлеченно наблюдая какой-то сон.

Однако внутри у нее подернутые пушком конечности готовы прийти в движение. Начнут сгибаться ручки. Колени. Ладошки будут сводиться и разводиться в стороны. Большой палец будет периодически перекочевывать в рот. Каждую минуту станут рождаться миллионы нейронов.

Через анализ крови врачи наконец узнаю́т тайну Ребекки. Медики удивлены и встревожены одновременно. Неизвестно, как вирус воздействует на плод и удастся ли добиться его нормального, полноценного развития. С тех пор медсестры относятся к Ребекке с удвоенной заботой.

Пока беременная спит, пока сменяется персонал и караульные на посту, пока мир, затаив дыхание, следит за событиями в Санта-Лоре, будущий человечек растет в положенном темпе, любой прогресс – сродни безмолвному тиканью самых точных часов на свете.

46

Новость разлетается мгновенно. На первых порах ее принимают за выдумку. Слишком неожиданный, внезапный поворот на фоне предыдущих событий. Спустя семь недель в подобное верится с трудом. Однако истина не подлежит сомнению: один из узников Морфея – второй за все время эпидемии – проснулся.

Сначала медсестра думает, что ошиблась. Пластик защитной маски затрудняет обзор. Но пристальный взгляд, брошенный на мужчину в углу, через четыре ряда, подтверждает догадку: его глаза широко открыты. И дело не только в глазах. Мужчина ворочается на кровати, его движения более осмысленные и целенаправленные, нежели у других спящих. Он крутит головой. Озирается.

Его койку в числе прочих двухсот разместили в столовой колледжа. На каждой кровати по пациенту. У каждого изголовья по капельнице. Зрелище, когда один из спящих внезапно садится, сродни фильму ужасов про оживших мертвецов.

В ранних отчетах не упоминают реакцию медсестры – та испугалась до чертиков, сама не понимая почему.

Мужчина начинает говорить.

Вопреки привычным стонам и бормотанию, звучит внятная человеческая речь. Как дико слышать охрипший ото сна голос, но первая фраза выходит ясной и членораздельной.

– Эй? Эй, кто-нибудь? – зовет мужчина.

Он приподнимается. Вертит шеей. Срывает с тела провода. Машет перед собой руками, точно слепой; отчасти так и есть, его очки благополучно затерялись в недрах помещения.

Нового Лазаря окружает толпа медсестер в желтых комбинезонах и гортексных ботинках.

Инфекционная болезнь, твердят они, вы подхватили инфекционную болезнь. Сложно сказать, слышит ли он приглушенную масками речь. Понимает ли хоть слово. Бледно-зеленые глаза отсутствующе глядят на медсестер.

Позже, делясь впечатлениями, медсестры сойдутся на том, что их диалог напоминал беседу с каким-нибудь иностранцем.

Мужчина принимается тараторить, глотает слова, многие фразы не разобрать. Еще он кричит. Кричит что-то про пожар.

– Его потушили? – надрывается он. – Потушили или нет?

– Вы очень долго спали, – объясняют ему.

– Но пожар был! – не унимается мужчина. – В библиотеке. Все здание в огне!

Он орет до хрипоты, но узники Морфея на соседних койках продолжают мирно спать.

Мужчина просит пить.

– Умоляю, воды! – корчится он, дергая себя за бороду. – Я умираю от жажды.