Спящие

Многим позже власти соотнесут новую вспышку болезни с той ночью, с зараженным дыханием двадцати шести студентов, сбежавших в город через лес. Но пока последовательность неясна, в эпидемиологической цепи отсутствуют многие звенья. В подобных историях всегда возникают пробелы. Информационный лимит. И в этих лакунах начинают рождаться домыслы.

На заре после пожара Сара спит, растянувшись на деревянном полу, слегка качая головой во сне.

Котенок что-то слизывает с пола. Она просыпается и видит перед собой пару белых лапок, слышит бодрый цокот когтей. Не считая возни котенка, в доме тихо. Снаружи занимается рассвет.

Отец по-прежнему спит – крепко, безмолвно.

– Папа… – шепчет она.

Молчание.

Вчерашняя паника возвращается, но в атрофированной форме. Отец болен – теперь уже точно.

В груди у Сары зреет еще кое-что: она все это предвидела, предчувствовала многие годы – не конкретно нынешнюю беду, но потерю, боль расставания, словно все тревожные ночи были лишь репетицией обрушившегося на них несчастья.

Отец лежит такой спокойный, такой молодой, моложе обычного, лоб разгладился, морщины исчезли. Непривычно видеть его расслабленным, с закрытыми глазами.

Веки отца дрожат.

Интересно, какие сны ему снятся? О катастрофе или минующей опасности? О загробной или земной жизни?

Когда девочки стаскивают с него простыню, в нос им ударяет запах мочи.

– Наверное, нужно позвать на помощь, – говорит Сара. – Звоним в девять-один-один?

– Нет, – возражает Либби. – Папа бы не позволил.

Верно. Они отлично помнят слова отца: полиция – это шайка негодяев, врачи только выкачивают деньги, а вся система работает против людей.

– Нас точно заберут, – продолжает Либби. – Рассуют по приютам, и больше мы не встретимся.

Отец крепко вбил им это в голову. Постоянно предупреждал, что будет, если их заберут органы опеки.

Обратиться не к кому. Ни бабушки. Ни тети. Ни друга семьи. Их мирок всегда ограничивался ими тремя, а теперь сузился до двух.

В итоге все сводится к воде. Тело отца нуждается во влаге, а без подручных средств его не напоить.

Тогда Сара снимает телефонную трубку. Выдает оператору заведомо приготовленную ложь. Они звонят из дома бабушки в Миннесоте. Похоже, их папа болен – да, той самой сонной болезнью. Нельзя ли прислать к нему службу спасения?

Потом девочки наблюдают за домом из леса на невысоком пригорке в конце улицы. Подтянув колени к груди, они играют с шишками, словно обычные соседские дети в ожидании родителей. Сара видит свое жилище глазами соседей: заколоченные окна, ржавые водосточные трубы.

– Подумаешь! – Либби щурится от яркого полуденного солнца. – Плевать мне на их мнение.

С озера дует ветер. После стольких дней взаперти на улице неожиданно прохладно.

Воздух наполнен ароматами сосновой смолы, жужжанием насекомых и плачем младенца из профессорского дома. Мама укачивает малышку, шагая по веранде. Она приближает лицо к детской щечке. Губы шевелятся, точно напевают.

– Ну и кроха, – замечает Либби.

Личико малютки раскраснелось. Глазки сощурились. Она укутана в белое вязаное одеяльце.

Прежде чем уйти, девочки согнали кошек в подвал и заперли. Входную дверь оставили открытой для спасателей. Их план рассчитан буквально на пару часов. Пока они спрячутся. Завтрашний день покрыт мраком. Будущее туманно.

Наконец вдалеке завывают сирены. Сара стискивает ладошку сестры – помощь на подходе. Но распахнувшиеся двери «скорой» заставляют девочек содрогнуться.

Либби тихонько вскрикивает, когда из фургона выбираются четверо в синих защитных комбинезонах. «Вылитые космонавты», – проносится в голове у Сары. За очками, масками и капюшонами не разобрать, мужчины это или женщины. Руки выше локтя упрятаны в зеленые резиновые перчатки. Даже обувь заключена в пластик. И у каждого поверх костюма – пластиковый передник, как у мясника перед разделкой.

– Что они с ним сделают? – шепчет Либби.

– Помогут, – отвечает Сара, но без прежней уверенности. Отцовские страхи вдруг накрывают ее с головой. Чувство вины сдавливает живот.

– А я предупреждала, – вырывается у Либби. – Не надо было звонить.

Слишком поздно. Незнакомцы в комбинезонах поднимаются на крыльцо и вскоре синими пятнами маячат в щелях между досками на окне спальни.

Соседский младенец снова заходится криком, однако мать застыла изваянием, глядя на заколоченный дом. Она прижимает ладонь ко рту, как человек, получивший дурные известия. Одеяльце девочки размоталось, розовая ножка торчит из складок.

Парадная дверь снова распахивается, и отца выносят на носилках, которые мерно раскачиваются, словно гроб.

Отец смотрится таким беззащитным с голой грудью, в одних боксерских трусах. Сару настораживает, как его голова болтается из стороны в сторону, пока «космонавты» тащат носилки к машине.

Не все можно переварить. Некоторые события сохраняются в первозданном виде. Отдельные образы накрепко застревают в памяти.

– Папе бы это не понравилось. – Худенькими мальчишескими руками Либби забрасывает шишку подальше. – Совсем не понравилось бы.