— Выясни все, что можешь, относительно «тандерберда». И начинай обзванивать мотели и пансионы от Уотсонвилля до Биг-Сер. Узнай, не зарегистрировалась ли там какая-нибудь блондинка и не указала ли в регистрационном бланке в качестве своей машины «тандерберд». А может быть, кто-нибудь просто видел «тандерберд». Если автомобиль украден в пятницу, она должна была регистрироваться в пятницу, субботу и воскресенье.
— Хорошо, агент Дэнс.
Кэтрин стояла рядом с О'Нилом, и оба смотрели на запад поверх залива, вода в котором была удивительно спокойной. Солнце огромным плоским диском низко повисло над Тихим океаном, но его безжалостные лучи уже не жгли так, как днем. Туман еще не упал, но вечернее небо покрылось дымкой. Залив Монтерей казался плоской голубой пустыней.
— Пелл идет на очень большой риск, оставаясь здесь, — произнесла Дэнс. — Значит, у него есть какое-то важное дело.
И именно в этот момент Кэтрин позвонил человек, который, как она сразу же поняла, мог кое-что знать относительно планов преступника.
В Калифорнии, наверное, десять тысяч улиц с названием Миссия, и Джеймс Рейнольдс, в прошлом прокурор, ныне пенсионер, который восемь лет назад добился осуждения Дэниэла Пелла, жил на одной из самых красивых улиц с таким названием.
Она располагалась не в самой притягательной части Кармела, которая по выходным привлекает массы туристов (каковых местные жители одновременно и любят, и ненавидят). Рейнольдс жил в рабочем районе Кармела, но отнюдь не в его пролетарской зоне. Он владел тремя акрами очень дорогой и уютно расположенной земли неподалеку от Барн-Ярда, шикарного многоуровневого торгового центра, где можно приобрести практически все — от драгоценностей и произведений искусства до сложных кухонных принадлежностей, подарков и сувениров.
Дэнс выехала на длинную подъездную дорожку, размышляя о том, что люди, владеющие такой дорогой недвижимостью, принадлежат либо к элите нуворишей — к касте нейрохирургов или умников, переживших перетряску кадров в Кремниевой долине, — либо к давним обитателям этих мест. Рейнольдс, зарабатывавший себе на жизнь прокурорской профессией, явно относился ко второй группе.
Загорелый лысеющий мужчина лет шестидесяти пяти встретил ее у дверей и провел внутрь.
— Моя супруга на работе. У волонтеров. Я сам готовлю обед. Проходите на кухню.
Следуя за ним по коридору ярко освещенного дома, Кэтрин рассматривала историю прокурора Рейнольдса, запечатленную во множестве фотографий, развешанных по стенам. Школа, юридический факультет Стэнфордского университета, свадьба, два сына, дочь, их школьные выпуски.
Самые последние фотографии еще предстояло вставить в рамки. Она кивнула на стопку снимков, на самом верху которой лежало фото молодой, очень красивой блондинки в великолепном белом платье в окружении подружек на свадьбе.
— Последний птенец, вылетевший из гнезда. — Прокурор поднял большой палец и широко улыбнулся. — А как у вас?
— О, свадьбы для меня отдаленная перспектива. Пока у меня на повестке дня старшие классы.
Кроме того, Кэтрин заметила множество газетных вырезок в рамочках: заметки о наиболее крупных обвинительных приговорах, которых он добился как прокурор. Но, к своему удивлению, она увидела там и статьи о тех процессах, которые Рейнольдс проиграл. От него не укрылось, что она смотрит как раз на одну из них, и он усмехнулся.
— Победы — чтобы тешить гордыню; поражения — для смирения. Иногда я бываю вынужден признать, что многому научился на процессах, на которых обвиняемые были признаны невиновными. Однако случается, что присяжным просто все безразлично, и в таких случаях они предпочитают проголосовать за оправдательный вердикт.
Дэнс все это прекрасно знала из своей практики консультанта по отбору присяжных.
— Как и в случае с нашим Пеллом. Присяжные должны были рекомендовать смертный приговор. Но не стали.
— Почему? Какие-то смягчающие обстоятельства?
— Да, если к таковым можно отнести страх. Они испугались, что «семья» будет им мстить.
— Однако они признали его виновным без особых колебаний.