До дня смерти. Я все еще слышал крики, когда закрывал глаза по ночам. Сопротивление становилось нетерпеливым. Они вошли и напали. Понятия не имели, с чем им придется столкнуться, и когда каждый храбрый воин погиб в тот день, я отступил и беспомощно наблюдал. Всё, за что я когда-то боролся, все, с кем я состоял в духе товарищества, были мертвы. Мне сказали, что даже мой собственный отец погиб на поле боя. Единственное, что осталось, — это Фурия, его кровавая и безжалостная армия, а также трупы надежды, висящие вдоль стен комплекса, чтобы предупредить всех, кто хотел снова предпринять такую безумную миссию. Ждали ли они меня? Следовали ли моему отцу подождать, прежде чем возглавить атаку, пока я не вернусь? Ждали ли важной информации, которая могла бы помочь им выиграть битву?
Нет.
Им бы не понравилось то, что я сказал.
Вы не смогли бы остановить Фурию. Он непобедим.
Я думал, что смогу. Думал, что одержу победу.
Но ущерб моему сердцу нанесен, и суть того, кем я был, была уничтожен. Единственной надеждой для меня теперь была глубокая могила, которая поглотила бы грязь, которой я стал.
Так что да, эта женщина должна была меня бояться. Ей следовало взглянуть на меня и задрожать, даже злиться на то, что станет ужасом ее новой жизни в тюрьме. Она должна была кричать, плакать, все из-за предстоящей агонии, которую она собиралась вынести от моей руки.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТВЯ
Брайар
Почему? За что этот человек так меня ненавидел? Что я сделала, чтобы он так разозлился? Я выполняла все, что он просил. Пресмыкалась. Была его гребаной рабыней! Что еще нужно этому засранцу?
Я ничего не смогла поделать. Больше не могла быть храброй и бороться со слезами. Отчаяние было слишком сильным. Это не было оскорблением. Это не было унижением. То, как он смотрел на меня. С такой ненавистью. И все же я видела много боли. Ему было так же больно, как и мне, и я не знала почему.
— Иди умойся, сказал он почти безжизненным голосом.
Каждый слог звучал как отрывистая очередь автомата.
Он наклонился и поднял мое обмякшее и грязное тело. Похоже, он не возражал, что моя грязь… его дерьмо… тоже покрыло его. Я обняла его за шею и позволила отнести меня в ванную. И ничего не сказала. Он тоже. Я просто плакала.
Он поместил меня в душ и включил воду. Несмотря на то, что вода хлынула из насадки для душа очень холодной температуры, Принц быстро отрегулировал температуру, пока она не стала восхитительно теплой. Очень теплой. Вода смыла мои слезы и только что произошедший ужас и боль... хотя среди них было запретное удовольствие.
Мужчина сбросил грязную одежду и сам ступил под душ. Он был голым. И за исключением всех обнаженных членов в зале, это был первый мужчина, которого я действительно когда-либо видела полностью обнаженным. В прошлом у меня были мужчины, которые пытались взять то, что они хотели, но те никогда не тратили время, чтобы снять что-то большее, чем штаны, и, к счастью, мне удалось отбить их всех. Но отбиваться от этого человека не имело смысла. Он был моим тренером. И если я не хотела, чтобы меня столкнули с обрыва, это была моя судьба.
Я отошла немного в сторону, чтобы мы оба могли разделить текущую воду. Возможно, мне следовало полностью выйти из душевой, но я просто не могла. Это был первый теплый и приятный душ в моей жизни, который я могла вспомнить. Мне нужно было наслаждаться маленькими удовольствиями, если я хотела когда-нибудь пережить этот кошмар жизни.
— Подай мне ту бутылку, — сказал он, указывая на чистый пластиковый контейнер.
Я сделала, что он просил, и мужчина выдавил содержимое себе на ладонь, а после мне на волосы, начав массировать скальп.
Я застонала.
Ничего не могла с собой сделать. Это было очень хорошо.
Он продолжал втирать шампунь в мои волосы, пока до моего носа доносился цветочный аромат, оживляя мою измученную душу.
— Когда ты последний раз мыла волосы? — мягко спросил он.
Его обнаженное тело было так близко к моему, но оно не касалось меня, а я не чувствовала себя в безопасности.
— Когда была ребенком. Помню, как мама мыла мне их на особые мероприятия. Мне было десять. Она говорила, что я заслужила иметь красивые волосы в такой красивый день.
— Ты заслуживала этого каждый день, — пробубнил он так тихо, что, казалось, не планировал, чтобы я действительно услышала то, что мужчина сказал.
Он нанёс остаток мыльной пены на руки и нанес на все мое тело. Без сексуального подтекста. Без разврата. Просто мужчина, моющий женщину.
— Почему ты такая другая? Такая тихая? Выглядит так, будто ты уже сдалась.
Его слова не были жестокими, но резкими.
Я посмотрела на него, когда он смыл шампунь с моих волос.
— Другая?
Неужели он ждал от меня сопротивления?
Он кивнул.
— Ты не боишься.
— Боюсь. Очень.
— Кажется, ты не против моих прикосновений. По крайней мере, не всех.
Я тяжело сглотнула, но не ответила. Не возражала против прикосновений этого человека. По крайней мере, это заставило меня что-то почувствовать. Я не цепенела. Так долго я ничего не чувствовала, что даже боль была лучше, чем пустота, в которой я так долго вращалась.