Спи, милый принц

Открыл ее свирепый человечек лет шестидесяти. Где-то в доме лаяли псы. Старые экземпляры «Таймс» и «Иллюстрейтед Лондон ньюс» кипой лежали на столике в прихожей.

— Вы — мистер Робинсон? С добрым утром. Меня зовут Пауэрскорт.

— Убирайтесь! — ответствовал свирепый человечек. — Убирайтесь!

— Я писал вам о моем приезде. У меня в кармане лежит адресованное вам письмо от премьер-министра. — Долгий опыт научил Пауэрскорта вставлять в приоткрытую дверь ступню, крепко прижимая ее к косяку.

— Убирайтесь. Плевать мне, от кого у вас там письмо — от премьер-министра, архиепископа Кентерберийского или от Папы римского. Убирайтесь, и все!

— Наш разговор будет совершенно конфиденциальным. Никто о нем не узнает. Даю вам слово.

Человечек уже совершенно побагровел. Пауэрскорту показалось, что в уголках глаз его скапливаются слезы.

— Вы по-английски понимаете? Я сказал: убирайтесь! Пока я на вас собак не спустил.

— Прошу вас, не надо спускать на меня собак. Собак я очень люблю, — сказал Пауэрскорт в пустой надежде, что его обаяние все-таки поможет ему проникнуть в дом.

— В последний раз говорю — убирайтесь! И не приходите больше! Никогда не приходите! — теперь человечек и вправду плакал, слезы катились по его щекам.

Пауэрскорт отступил.

— Примите мои извинения за то, что расстроил вас, мистер Робинсон. Я ухожу. И не волнуйтесь, больше я не приду.

Лай собак следовал за Пауэрскортом, пока тот шел к калитке. Доносились из дома и мужские рыдания, и ласковый, успокаивающий женский голос. Миссис Робинсон утешала человечка, уже лишившегося всей его свирепости, точно ребенка. И судя по ее голосу, ей приходилось делать это и прежде.

В двух сотнях ярдов от дома располагался под тисами церковный погост. Крики птиц сменили лай собак и страдальческий плач мистера Робинсона. Свежие могилы, думал Пауэрскорт, — вот что мне следует искать. Ну, относительно свежие — год-два, не больше. Ряды старинных надгробий тянулись вдоль тропы погоста, время и непогода почти уже стерли выбитые на них имена. То там, то тут крест либо ангел надменно метили место упокоения человека побогаче.

На южном краю погоста, самом дальнем от церкви, Пауэрскорт нашел могилы времен относительно недавних.

Мэри Уильям Блант, возлюбленная супруга Томаса Бланта из Дорчестера, отошедшая 14 января 1890 года.

Эндрю Джеймс Макинтош, церковный староста прихода, возлюбленный супруг Элизабет, отец Табиты, Лэниеля, Альберта. 18 июля 1891. Да покоится он с миром.

Мод Мюриэль Смит, возлюбленная супруга Джона Смита из Дорчестера. 25 августа 1891. Ушла, но не забыта.

Питер Джеймс Купер, возлюбленный супруг Луизы, отец близнецов. 12 сентября 1891. Да узрит он Бога.

Саймон Джон Робинсон, отошедший 25 сентября 1891, возлюбленный сын Джона и Мэри Робинсон, «Вязы», Дорчестер. Господи, прости им, ибо не ведают, что творят.

Пауэрскорт опустился на колени и прочитал молитву. Он молился за Робинсонов, за всех троих, молился за все возрастающую общину мертвых, окружавших его, и просил у Бога прощения за свой утренний визит в дом Робинсонов. Молился за своих родных. Молился за Джонни Фицджеральда. Молился за леди Люси.

Господи, прости им, думал он, поднимаясь с колен, — кладбищенский садовник уважительно ждал неподалеку, когда ему можно будет заняться своей работой, — ибо не ведают, что творят. Кем были эти «они» для семьи Робинсонов? Принц Уэльский с его двором? Юноши с «Британии»? Быть может, даже явилась ему причудливая мысль: опухоли, отметившие последнюю стадию болезни, пожирая кости и мозг жертвы, — бездумные и бесчувственные орудия Господа?

Викарием здесь был, как извещала доска на церкви, его высокопреподобие Мэттью Адамс, БИ, Оксфорд, МЛ[57], Лондон, Дорчестерский приход.

Дверь открыла миссис Адамс. Собак на сей раз не наблюдается, думал Пауэрскорт, пока она вела его в холодноватую гостиную.

— Муж только что убежал, — весело сообщила она, — но скоро вернется. Вы не согласитесь подождать здесь? Это недолго.

Гостиную украшали библейские сцены, пространные виды Галилейского озера и горы Елеонской. Уж не сам ли викарий и пишет их в свободное время? — подумал Пауэрскорт, — проводя все свободные дни с холстом и кистью. «Еще несколько минут, дорогая, вот только закончу ангелов».

— С добрым утром, — весело произнес, вступая широким шагом в гостиную, его преподобие Адамс — красивый мужчина лет сорока с настороженными, несмотря на улыбку, глазами.

Похоже, он уже знает, что я не из тех, кто недавно понес утрату, или кто-то еще в этом роде, подумал Пауэрскорт. Вероятно, жена предупреждает его о появлении нежданного гостя — скорбящего, помешанного, очередной дорчестерской заблудшей души.

— Прошу простить, что вторгся к вам без предуведомления, весьма неучтиво с моей стороны.

Меня зовут Пауэрскорт. У меня было здесь в Дорчестере дело, завершившееся несколько неудовлетворительно, и я надумал воспользоваться вашим знанием местной жизни.

Пауэрскорт вручил ему свою визитную карточку. Объяснил, что занят расследованием, суть которого, по природе его, раскрыть не может. И показал его преподобию Адамсу одно из писем от премьер-министра.