Спецназ князя Святослава

Спустя двое суток все мужчины подвластных хану стойбищ собрались у ставки Кури и двумя конными потоками направились к Днепру. Едва белый ханский шатер был поставлен на отлогом берегу, от острова отчалила ладья с десятком русичей, державших в руках осыпанные сережками ветви ивы и вербы. Печенежский хан приказал своей охране:

– Если я повернусь к Святославу спиной, хватайте их всех! Станут сопротивляться – рубить!! Плевать, что они послы, я устал от этой войны.

Хан и князь сошлись вплотную.

– Спасибо тебе за помощь продовольствием, Куря! – протянул руку Святослав. – Если бы не конина, у меня б не осталось и сотни воинов.

Рука повисла в воздухе. Глаза печенега источали лишь злобу.

– Зачем ты вновь вернулся? – выдавил Куря сквозь плотно сжатые зубы. – Почему не ушел на Итиль?

– Греки перекрыли дорогу. Я пытался дважды. А пришел сюда, чтобы попросить тебя о двух вещах.

– Я ничего не собираюсь обещать! Мне давно пора соединиться со своею семьей, князь! И я это сделаю!!

– Тогда позволь пообещать ТЕБЕ, что уже завтра к обеду моя голова будет принесена к твоему шатру. И тебе не придется терять лицо, убивая послов! Ты ведь уже отдал об этом приказ своим нукерам, побратим?

Куря отшатнулся. Впервые за все время разговора он пристально рассмотрел киевского князя и поразился произошедшим с тем внешним переменам. Сильная худоба легла на лицо и тело. Глаза уже не горели страстью великого воина, но смотрели на мир взором пожилого умудренного старца. От фигуры Святослава исходила аура спокойствия и печали, смешанная с долей грустной иронии. Разница между великим князем осенней встречи и нынешним была поразительна!

– О чем… ты хотел попросить меня? – Куря хотел было добавить слово «брат», но не смог. – О каких двух вещах?

– Первое. Оставь у себя Предславу с внуком. Не хочу, чтобы род Владислава пресекся здесь или в киевских темницах. Можешь взять ее в жены или оставить прислуживать в шатре. Ее красота поблекла, но не пропала, хан! Предслава когда-то оказала тебе услугу, так отплати той же монетой!

– Я хорошо помню свои долги, князь, – зло перебил Куря. – Что второе?

– Пропусти моих воинов через пороги в Киев. Пусть вернутся к своим семьям. За это княжескую долю добычи от похода тебе принесут вместе с моей головой.

– Что ты собрался сделать, Святослав?

– Плюнуть в лицо всем тем, кто предал меня! Если мои люди доберутся до Киева, плевок достигнет цели!

– Ты хочешь… покончить с собой?

– Ты все сам вскоре узнаешь. Сейчас главное: выполнишь мои просьбы или нет. Если нет, я пойду на прорыв, напрасно губя твоих воинов. Илдей этому будет только рад!

Под ироничным взглядом князя Куря чувствовал себя мальчишкой-несмышленышем, которому старший объясняет прописные истины. Святослав вновь протянул руку, и после короткой паузы печенежский хан пожал ее.

– Хорошо, пусть будет так! Я жду до завтрашнего вечера. Потом начну бой.

– Я когда-нибудь хоть раз обманул тебя, хан? – улыбнулся уголками губ Святослав. – Не нужно ждать вечера, все закончится уже к обеду.

Куря опустил глаза. Разговаривать больше он не имел душевной воли: слишком неожиданным оказалось все произошедшее. Вяло махнув рукой, хан повернулся к великому князю спиной, и тотчас несколько десятков крепких телохранителей бросились к русичам.

– Стоять!!! – страшно закричал Куря, вспомнив про свой приказ. – Не трогать никого, пусть уходят!

И уже чуть тише, вновь посмотрев на побледневшего Святослава, добавил:

– Прости, брат! Не печалься, я выполню твои просьбы. Прощай!!

Глава 71

– Вот и пришли мы к тому моменту в жизни великого князя киевского, который описан русскими монахами-летописцами, предшественниками Нестора. Напомню: согласно их строкам, Святослав не смог осенью пройти через пороги, послал лучшую часть своего войска во главе с воеводой Свенельдом посуху за новой ратью в стольный град (странно, отчего он сам не сел на коня?), завез остальных ратников без провианта в гиблое зимой Белобережье. Свенельд не привез ни войска, ни провианта своему князю (летописи не указывают почему!), – голос Симеона Борисовича взволнованно дрожал, он закурил прямо в кабинете, хотя обычно выходил для этого в учительский туалет. Глубоко затянувшись, историк продолжил: