Спецназ князя Дмитрия

Ратный быстро и умело спутал запястья сыромятным ремнем и скомандовал:

– Пшел! Показывай свое серебро!

На стене уже вовсю хозяйничали пришлые. Защитники кто погиб, кто бежал, кто так же попал в полон. Федор засеменил по лестнице вниз, испуганно глядя по сторонам. Начался грабеж, ушкуйники врывались в дома, шатры, вытаскивая и разбрасывая одежду, утварь, посуду. У женщин рвали серьги из ушей. Рядом с лавкой москвича трое молодых разбойников, сбросив брони, по очереди насиловали обнаженную догола юную татарку. То тут, то там мертвые тела, лужи крови, трясущиеся от страха полоняники, покорно стоящие на коленях. Кое-где начинались пожары. Ад пришел на некогда тихие татарские улицы…

– Ну, где? – толкнул тупым концом копья меж лопаток ушкуйник. – Коли сбрехал, наполы развалю!

– Не сбрехал! Откинь кошму, копай тут…

Заимев гривны, новогородец широко осклабился:

– Молодца, не сбрехал! Живи, коли так! Ноне или завтра вертаться будем на Кострому, со мной поплывешь. Там тебя продам. Антипом меня кличут, коль кто спросит. Скажешь, что ты из моей добычи.

Антип деловито перерыл товар в лавке, кликнул еще троих приятелей. Те пригнали с десяток пленных и заставили их нести пушнину, оружие и восточные товары к ушкуям.

– Пофартило тебе, Антип! – похвалил один из ратных. – Знатно огрузился.

– На дуван все пойдет. Ты ж знаешь наши правила, – отмолвил хозяин Федора.

Победители провели буйную ночь на берегу Камы, упиваясь хмельным и в пьяном угаре занимаясь любовью. Наутро воеводой был произведен дележ всего добытого добра, пленные мужчины посажены за весла, и легкие суда так же быстро исчезли из-под разгромленной крепости, как и появились.

Глава 2

Кострома сделалась лагерем речных разбойников. Бедные ее жители покорно предоставляли жилье, пищу, питье безудержной в своем разгуле новгородской голытьбе, снаряженной в далекий военный набег несколькими богатыми боярами. За это более половины награбленного серебра и иной ценной добычи шло им в карман, что неукоснительно соблюдал при дележах воевода отряда. Себя ушкуйники величали врагами всех бесерменов, и в это порою верили простые русичи. Нижегородский архиепископ Дионисий, всю свою жизнь звавший Русь к решительной борьбе с татарами, восхвалял с амвона этих лихих людей. Но когда Русь действительно встала против ордынцев на Куликовом поле, отчего-то не было в ее разномастных рядах новгородских разудалых наемников. Да и не могло быть, ибо там вместо легкой добычи их поджидала только тяжкая ратная работа и славная смерть!

Весь Жукотинский полон содержался на берегу в шалашах и татарских вежах. Раскупался он неохотно: костромчане помнили, что разорен был татарский город, и отмщение за это грядет неминуемо. Кормили пленных довольно неплохо, их владельцы не желали, чтобы будущие холопы имели при продаже жалкий вид. Ежедневно рыбаки доставляли волжскую свежую рыбу, из которой сами же татары, булгары и русичи варили себе уху.

Федор не пытался бежать. Он был свидетелем того, как поступили пьяные ушкуйники с двумя парнями, сумевшими ночью украсть челн и переплыть на другой берег реки. Головы их, отделенные от тела после зверских истязаний, несколько суток стояли перед лагерем пленных, насаженные на колья. Словно напоминание о безусловном послушании и неотвратимости новогородского наказания.

Неудачливый купец пошел иным путем. Он уговорил Антипа послать в Митин Починок грамотку, в которой сообщалось отцу о бедственном положении сына и о том, что временный хозяин готов обменять его на новое серебро. Федор был уверен, что Иван найдет его либо на Волжских берегах, либо на Волховских. Антип же был готов ради трех новогородок серебра и подождать с продажей, используя пленника как слугу.

Лихие люди вольготно проводили время, не подозревая, что Хызр-хан строго-настрого потребовал у великого князя через гонца изловить всех участников нападения на Джукетау, доставив и ушкуйников, и весь взятый ими полон в Сарай-Берке. В противном случае ханская немилость могла уже пасть и на самого Дмитрия Суздальского!

Дружины суздальского и нижегородского князей в союзе с костромским князем и его гриднями скрытно подошли к Костроме. В это время костромские бояре организовали очередную широкую гулянку, в которую втянули практически всех незваных гостей. Ни о какой стороже на стенах, ни о каких дозорах в ближайших окрестностях речи уже идти не могло: ушкуйники привыкли к полной покорности и безнаказанности. В хмельные меды было подмешано сонное зелье, и уже к полуночи вся Волховская рать оглашала сырой воздух богатырским храпом. Как жаль, что Федор о том не проведал вовремя!!!

Утром он узрел новые лица ратников, деловито встающих на охрану пленных. Услышал иной говор, в котором «оканье» сменило непривычную замену «ц-ч» новогородского диалекта. Узнал о свершившемся и радостно бросился к бородатому десятнику:

– Братцы!! Спасители! А мы уж и не чаяли избавления!

Суздалец холодно оттолкнул молодого парня широкой ладонью: