Спецхранилище

– Ничего, я найду где-нибудь, – пообещал я. – Предлагаю с завтрашнего дня в дополнение к графику смен выводить на покос по человеку.

Они взвыли.

– Ну вот еще!

– Размечтался, начальник!

– Это наше личное время!

Бог мой, мне достался настоящий сброд.

– Если кому-то не нравится, я не держу.

– Да увольняли нас уже! – нервно пробубнил Тарасыч. У него на плече синела татуировка якоря. Он говорил всем, что в 1965-м служил на боевом крейсере, хотя на самом деле работал в порту на узле связи. – Увольняли, только потом назад взяли: никто на эту работу не идет!

Блин, как с ними, чертями, бороться? Увольнения не боятся, наказания по барабану, гауптвахты нет, да и не в армии мы, свободные вольнонаемные.

Сидельников неожиданно вырос возле меня.

– Ты это, начальник, – сказал он, обняв меня за плечо, – занимайся своими делами, ладно? А нас не трогай. Мы сами разберемся, как нам службу нести.

Подтвердив свои слова широченной, составленной из крепких зубов улыбкой, Сидельников отодвинулся в сторону. Я вытер взмыленную шею. Во рту было сухо, как в Сахаре. Пальцы сжались, пытаясь стиснуть рукоять несуществующего резца. Не хватало мне сейчас только ложки вырезать!

Я обвел подчиненных суровым взглядом.

– Вы получаете премиальные, – произнес я с расстановкой. – На мой взгляд, слишком большие. Я поговорю с Гаджиевым, чтобы сделать их соразмерными выполняемым обязанностям. Думаю, это пойдет вам на пользу.

Они затихли. Ропот прекратился. Лица обрели обескураженное выражение.

Я был доволен собой.

– Слушай, капитан, че ты выделываешься? – вдруг подал голос Орех. – Мы же все про тебя знаем. Тебя из части за пьянство уволили. Бухал по-черному. Че ты нас строишь, на себя посмотри. Какая те разница, ходим мы вокруг колючки или не ходим? Никому до этого спецхрана дела нету. А ты все равно уйдешь через год. Вот и выбирай, мирно ты этот год проведешь или с проблемами. А то, знаешь, некоторые проблемы заканчиваются отделением травматологии, трепанацией и прочей фигней, неприятной для организма.

Его выступление стало для меня неожиданным, как удар под дых. Не в смысле угроз, их я не воспринимаю в принципе. Куда неприятнее была просочившаяся информация о причине моего увольнения. В их глазах мой статус упал до уровня майора-ракетчика. Я превратился в своего парня, с которым можно разговаривать на «ты», приказы которого можно не выполнять, а если он начнет изображать начальника, нужно просто приобнять его за плечо со словами: «Да ладно тебе, Палыч! Ну подумаешь, вдоль колючки не ходим. Велика трагедия!»

По инерции я сделал несколько шагов вдоль строя, пытаясь понять, как мне поступить дальше, чтобы вернуться к привычной расстановке «начальник—подчиненные». Когда я добрел до Тарасыча, стоявшего последним, то неожиданно понял. А ведь с…кины дети правы. Меня в самом деле уволили за пьянство. И я сюда не царствовать приехал, не порядки свои наводить, а год-полтора отбыть в ссылке. Так чего выеживаться?

Мои подопечные, обнаружив, что я малость про них забыл, потихоньку разбрелись, сели на велосипеды и гуськом покатили в сторону поселка (за исключением Тарасыча, сменившего на карауле Морозова). Клякса, наш пес, долго бежал за ними, потом вернулся. Его конура находилась рядом с караулкой. Кто-то сердобольный подобрал щенка на свалке возле ткацкой фабрики и принес сюда. Клякса здесь вырос, превратившись в черного взлохмаченного пса. Когда он лежит, то невозможно понять, где у него лапы, а где голова. Когда возле караулки появляется чужак, Клякса громко лает, прижавшись к конуре. Нападать боится. А еще он обожает носиться за велосипедистами…

Тарасыч бродил вокруг караулки, попыхивая папироской и поглядывая на меня с ехидной ухмылкой. По лицу деда было видно, что ему дюже понравилось, как нового командира опустили с небес на землю. Это подняло ему настроение. А я, погруженный в раздумья, продолжал стоять перед невидимым строем, словно подыскивал достойный ответ для Орехова.

Потом мне надоело так стоять.

Я сказал Тарасычу, что вернусь через час-полтора. Если что случится, вызовет меня по рации. На словах «если что» он подавился папиросным дымом. Типа, ему стало смешно, так как здесь сроду ничего не происходило. Ну да бог с ним.

Я прошел через луг, пересек неглубокий ручей, поросший густым ивняком, проследовал вдоль окученных рядов картофельного поля. Владения фермера Ипатова состояли из двухэтажного особняка, большого сарая и коровника. Я долго стучал в дверь особняка, но никто не открыл. Побродив по двору, я обнаружил в коровнике мальчишку лет тринадцати, среднего сына фермера. Я представился и попросил косу до вечера. Смущенный грозной надписью на моей куртке, мальчишка заторможенно ответил, что косы у них вообще-то нет.

– А чем же вы траву косите? – изумился я.

* * *