16 октября 1808 года Александр I возвратился в Санкт-Петербург. Два месяца спустя — 16 декабря — Сперанский был назначен на должность товарища министра юстиции. Михайло Михайлович вновь оказался под началом П. В. Лопухина: бывший генерал-прокурор и начальник Сперанского стал министром юстиции еще 8 октября 1803 года, сменив на этом посту своевольного Державина. В высочайшем рескрипте, данном на имя министра юстиции князя Лопухина, новое назначение Сперанского связывалось с необходимостью оживить работу учрежденной при Министерстве юстиции 28 февраля 1804 года Комиссии составления законов. Император заявлял в нем: «Желая сколь можно ускорить совершением возложенных на комиссию составления законов трудов, Я поручаю вам, особенно и исключительно от всех прочих дел, к производству Правительствующего Сената и Департамента Министерства Юстиции принадлежащих, употребить по сей части Действительного Статского Советника Сперанского. По делам сей комиссии, усмотрению Моему подлежащим, имеет он Мне докладывать».
Возросшее значение Сперанского в сановной иерархии нашло свое отражение на страницах камер-фурьерского журнала — в сведениях о лицах, обедавших у императора с императрицей. Согласно им, Сперанский стал приглашаться на обед к их величествам начиная с 1807 года. Тогда у него было шесть таких приглашений. В следующем, 1808 году он приглашался уже 23 раза. А в 1809-м — 77 раз. В судьбе Сперанского явно наступала новая пора.
Впоследствии, вспоминая об этой перемене в своей чиновной жизни, Михайло Михайлович писал, что «в конце 1808 года после разных частных дел» государь начал занимать его «постояннее предметами высшего управления», «теснее знакомить» с образом своих мыслей. Бумаги, поступавшие на его высочайшее имя, Александр распорядился давать на прочтение и Сперанскому. Император предложил ему подготовить общий план государственных преобразований. Михайло Михайлович после некоторых колебаний принял данное предложение. Знал ли он тогда, что перед ним распахивались двери не только к славе, но и… к несчастью?
Видимо, кое-что из своего будущего Сперанский все же угадывал. «Затруднения были слишком ощутительны, чтобы обольщаться относительно успеха. Оттого-то лишь после многих разведок и с великою медлительностью Сперанский решился принять деятельное участие в делах и, следовательно, променять жизнь тихую, проходившую в довольстве и сопровождаемую общественным уважением, на поприще, преисполненное препон и опасностей. Тогда он еще не предвидел всех жертв, которые вынужден был впоследствии принести». Так писал впоследствии Сперанский о сделанном им в конце 1808 года роковом для себя выборе. Писал о самом себе в третьем лице, будто о другом, постороннем человеке.
Глава четвертая. «Выступил на бой один…»
Честный человек в сем мире есть совершенно редкая находка.
Честному человеку всегда трудно занимать важные места государства.
Из всех огорчений самое чувствительное для всякого человека есть расстаться с его идеями добра и находить то невозможным у что столь очевидно было бы полезно. Это мучение Тантала видеть добро, хвататься за него и никогда не поймать. Это судьба всех почти лучших человеческих желаний.
Летом 1809 года Сперанский, вынужденный прежде кочевать по чужим домам, снимая квартиры, смог наконец обзавестись собственным домом. За умеренную цену он купил у статского советника Борзова небольшой двухэтажный особняк — довольно скромное, обветшалое уже здание на Сергиевской улице близ Таврического сада. После ремонта, длившегося почти два месяца, дом приобрел сносный вид, и осенью Михайло Михайлович поселился в нем вместе с десятилетней дочерью и тещей.
Елизавета и госпожа Стивенс расположились в комнатах на первом этаже. Здесь же устроены были гостиная, зала, столовая, комнаты для прислуги и приемный кабинет, весь уставленный шкафами с книгами. Кабинет призван был служить одновременно домашней библиотекой. Сам хозяин дома обосновался на втором этаже — в просторной комнате, наполненной рукописями и… тишиной. Она стала для него рабочим кабинетом и спальней. Наряду с письменным столом здесь стоял кожаный диван, на котором обитатель кабинета спал. Окна кабинета смотрели на Таврический сад, окружавший дворец князя Потемкина, в котором давно уже никто не жил.