Сперанский 5. Заговор

Нужно срочно сменить тему, а то могу своими эмоциями натолкнуть на еще какое умозаключение Барона-Яноша. Все-таки он мудрый и умеет неординарно мыслить. А так, да, получается, что против меня сработали тем же оружием, что использовал и я в покушении на Платона Зубова. Бедняжка Платошка, судя по всему совсем плох. Впал в уныние, сильно похудел, болеет часто. Ну да я еще не знаю ни одного человека, который стал бы лежачим и излучал здоровье. Коляску инвалидную что ли придумать? Вот помрет Платон, я и подумаю об этом.

— Карп, ты и мои люди место во тщанием осмотрели? — спросил я.

— Да! Вот только, гвардейцы и всякие полицмейстеры обтоптали все, что можно и нельзя, но пару капель крови недалеко от лежки стрелка я нашел. Они вели к строящемуся павловскому замку, — сказал Карп. — Десятник Никитин говорил, что стрелял в тень, но не погнался, так как был в бою. Видать, что задел.

— Всех медиков нужно проверить, кого вызывали, кто и где находится. В Петербурге их не настолько много, чтобы это сделать, — сказал я.

— Немного? — удивился Янош.

— Тех, кто мог бы помочь, не так много. Многие работают со знатными семействами и их пока можно исключить. Сильно дешевых, кто работает с разночинцами, пока тоже. Проработайте медиков, которые сотрудничали с английским посольством, — сказал я.

На самом деле, то, что сейчас я проговаривал, это было больше на эмоциях. Что я знал из криминалистики, собственного понимания оперативной работы или читал даже в книгах — все или почти все я рассказал Яношу и частично Карпу. Они все должны сделать сами. И уже то, что Карп заметил следы крови — большой успех. Уверен, что полицмейстеры Петербурга даже не подумают о том, чтобы полноценно осмотреть место преступления.

К слову, о качестве работы нынешней полиции говорит то, что я вернул себе штуцер, из которого стрелял некогда в Платона Зубова. Пусть я это сделал и почти через месяц, но, как я спрятал оружие на крыше, так оно там и лежало.То есть, никто не осмотрел предполагаемое место, откуда был произведен выстрел, может, даже и направление выстрела не определили. Ничего, думаю, скоро страна получит учебник по криминалистике и оперативной работе.

— Ты поднял всех питерских Иванов? — спросил я у Яноша. — Пусть землю роют, ищут.

— Всех, конечно, сделал это сразу, перед тем, как ехать к тебе, — даже с некоторой обидой сказал Янош. — Есть еще вести, с которыми я собирался прийти к тебе, Михаил. В Петербург прибыла некая Мария Луиза фон Хехель. Тебе, Михаил, это имя о чем-то говорит?

Признаться, я не сразу понял, о ком идет речь. Но, когда вспомнил эту баронессу, мое настроение еще больше поползло вниз. Казалось бы, такая замечательная комичная история про то, как атаман Платов оприходовал некую девицу, которая была далеко не девицей. Если она здесь, значит, канцлер Тугут тоже сделал свой ход. Верить в то, что Мария Луиза так стосковалась по ласкам Платова и прибыла в Петербург его искать, не стоит.

— Что она делает, что говорит? — спросил я.

— Плачет. Говорит, что не праздна… от вас, — Янош даже перешел на обращение на «вы».

Беда не приходит одна? И что мне делать с этой бабой? Теста ДНК здесь как бы и нет. Скажет, что была со мной где-нибудь в кустах дворца Габсбургов, так и не отвертеться. Но, как же быть с тем фактом, что ее видели с Платовым? Этот вопрос я и задал Яношу, до того вкратце описав ситуацию.

— Михаил, она просто скажет, что ее изнасиловали, воспользовались тем, что была пьяна. В Петербурге нынче и так ходят слухи и разные истории о том, как пьют абсент и виски твоего производства, и что происходит после, — говорил Янош. — Одна краше другой, как будто кто-то мелко пакостничает и хочет ограничить продажи.

— С такими историями продажи только будут расти, — сказал я, но уже был в мыслях об ответе Тугута.

Я прекрасно понимал, что теперь, чтобы ни сказала Хехель, обществом такая небылица будет поднята и раздута до небес, что опорочит мое имя. Это может быть и крах карьеры. Почему, может быть? Стоит только Аннушке Лопухиной сказать императору: «Павлуша, это ужасно! А я верила этому человеку, а он… негодяй и подлец!». И все — Сперанского в Надеждово, все и каждый начнут воротить свои носы от общения, указывая, что не знают меня и знать не желают. Если в иной истории подобное получилось провернуть с Суворовым, который умирал в одиночестве, то со мной церемониться долго не станут.

— Ты можешь ее убрать? — спросил я у Яноша, потом посмотрел на Карпа, как бы задавая этот вопрос и ему.

— Она проживает при австрийском посольстве. Выезжает в сопровождении помощника посла. Приезжала к мадам Шеволье, — доложил Янош.

Я задумался. Не может же быть такого, что австрийцы начали плотно общаться с французской шпионкой.

— Кутайсов, гнида! — догадался я, зачем может Хехель ездить к Шевалье.

Вполне возможно. Брадобрей чаще всего свои делишки делает исподтишка. То какое липовое письмецо подсунет, то просто оговорит человека, но, что его отличает, особо в обществе себя он не выпячивает, при этом все знают, что Кутайсов в большом фаворе у императора.