Сперанский

Странная эта вера отражала дух времени, когда человеческий разум казался могущественнее всего, что есть на свете, — могущественнее даже и самой человеческой истории. Легкость, с которой удалось, опираясь на разум, развенчать прошлое и вконец расправиться с ним, возбуждала мысль о том, что так же легко можно будет, пользуясь разумными идеями-рецептами, спроектировать и построить будущее. Исторические основы того или иного народа, его культурно-национальные особенности считались детскими погремушками, явлениями, не имеющими сколько-нибудь большого значения для будущего. Главным казалось найти правильные принципы устройства будущей политической организации и составить из них соответствующую схему. Последняя, будучи введенной в действие, немедленно и сама по себе даст положительный результат. Идеи, возникшие на западноевропейской почве, мыслились поэтому вполне пригодными для России. А люди, проникнутые ими, долгое время жившие за границей, представлялись серьезными реформаторами.

Никто из членов «Негласного комитета» не отличался способностью воплощать политические идеи в конкретные преобразовательные проекты. Поэтому Сперанский стал для них сущей находкой. Непосредственно на заседания данного комитета попович не допускался. Поручения составить тот или иной проект передавал ему, как правило, В. П. Кочубей. Благодаря такому участию в делах «Негласного комитета» молодой чиновник впервые познакомился с «кухней» государственных преобразований и ближе узнал непосредственное окружение императора. «Тут увидел он, — писал Ф. Ф. Вигель, — пустоту претензий людей, почитавших себя у нас государственными, узнал все их ничтожество, опытность старцев и зрелых мужей презирал, уважал одну только ученость, в этом отношении на гражданском поприще равных себе не видел и с тех пор приучился ставить себя выше всех».

С поручением составить ту или иную записку или просто подправить какой-либо текст к Михайле Сперанскому обращались помимо В. П. Кочубея и другие сановники. В архиве графов Воронцовых сохранилась записка о Правительствующем Сенате за подписью Александра Воронцова, представлявшаяся им 5 мая 1802 года для обсуждения в «Непременном совете». Пометы на ней выдают руку Сперанского.

* * *

В феврале — мае 1802 года в «Негласном комитете» шло интенсивное обсуждение проектов административных преобразований. В период с 10 февраля по 12 мая состоялось восемь заседаний комитета, на которых рассматривались различные вопросы, связанные с учреждением министерств [13]. Ни у императора Александра, ни у его молодых друзей — членов «Негласного комитета» — не возникало ни малейших сомнений в необходимости проведения министерской реформы. Характеризуя существовавшую на тот момент систему государственного управления России, В. П. Кочубей писал: «Трудно с точностию определить состав управления, до утверждения Министерства бывший. Он представляется в двух различных видах, судя по тому, с которой точки зрения на него взирают. Судя по первоначальным установлениям, управление сие должно было состоять в том, чтобы все дела из разных коллегий стекались в Сенат и, быв уважены его рассуждением, вносимые были через Генерал-Прокурора к Государю. Но судя по практическому дел течению, сей образ производства, многократно изменяясь, наконец, совершенно отошел из своего первоначального правила. В практическом производстве дел каждая часть имела способы более или менее удобные, по мере случайной доверенности ее начальников, вносить дела свои непосредственно на Высочайшее утверждение. Так, дела военных коллегий шли через своих вице-президентов; коммерческие через Министра Коммерции; казначейские через Государственного Казначея; удельные через Министра Уделов; почтовые через Главного Директора прямо к Государю, не останавливаясь в Сенате, который по отношению к сим делам был сборным только местом Высочайших решений и распорядителем некоторых только дел текущих и маловажных. Прочие части, кои или не имели своего Главного Директора, или коих Директор не имел доступа к Государю, входили по большей части прямо к Генерал-Прокурору и от него подносимые были непосредственно на Высочайшее усмотрение. Наконец, дела, кои из всех сих частей случайно и более по усмотрению их начальников, нежели по какому-либо постоянному правилу в Сенат входили, были столько зависимы от влияния Генерал-Прокурора, что рассмотрение их в Сенате было, так как и большая часть дел в Сенате производимых, только простой обряд; решение же всегда зависело от согласия начальника с Генерал-Прокурором, и часто от единого мнения сего последнего. Таким образом, дела в существе своем и до установления Министерств шли по большей части через главных начальников и особенно и главнейшее через Генерал-Прокурора, который посредством сего, собственно собою или под прикрытием Сената, имел на все части влияние. Из сего краткого начертания само собою открывается, сколь состав сей в практическом его производстве был недостаточен, произволен и подвержен смешению».