Сперанский

По должности своей Д. П. Трощинский обязан был представлять государю доклады и редактировать исходящие от него бумаги. Сперанский, обладавший гибким умом, обширными познаниями и к тому же не имевший равных себе в тогдашней России по искусству составления канцелярских бумаг, стал правой рукой нового своего начальника. Дмитрий Прокофьевич начал поручать ему составление манифестов и указов, которых в первые месяцы царствования Александра издавалось особенно много. У способного молодого чиновника открылись новые возможности для успешной карьеры.

9 июля 1801 года Михайло Сперанский получил чин действительного статского советника, то есть поднялся на четвертую ступень в чиновной иерархии, установленной Табелью о рангах. Этот чин соответствовал воинскому званию генерал-майора.

Незаурядные способности помощника Д. П. Трощинского привлекли к себе внимание членов действовавшего при государе «Негласного комитета», и в первую очередь Виктора Павловича Кочубея, славившегося искусством находить нужных себе сотрудников.

Именно сотрудничество Сперанского с друзьями-реформаторами императора Александра и его участие в делах «Негласного комитета» откроют ему, поповичу, путь в высшие сферы государственной власти Российской империи.

* * *

В первый год правления Александра I «Негласный комитет» созывался регулярно. Все, о чем говорилось на его заседаниях, предназначено было оставаться тайной. Об этом П. А. Строганов договорился с императором во время беседы с ним 9 мая 1801 года. В поданной в этот день его величеству «Записке по поводу основных начал для государственных преобразований» Павел Александрович писал: «С своей же стороны, я особенно буду настаивать быть возможно осмотрительнее в задуманном Вами предприятии, чтобы не вселять в обществе несбыточных надежд, не давать повода к излишним разговорам, с которыми впоследствии трудно будет совладать и придется считаться, тогда как необходимы лишь осторожность и должный такт, чтобы предотвратить несчастные последствия. Хотя Ваше Величество мне передавали свои опасения, что реформа будет некоторыми встречена с неудовольствием, но, с другой стороны, найдется много охотников принять участие в занятиях и это обстоятельство только затруднило бы работу, и многие, узнав о Ваших намерениях, могли бы воспламениться совсем понапрасну». Из этого Строганов делал следующий вывод: «Предстоит двойная задача: с одной стороны, щадить умы от нежелательного предубеждения против реформ, с другой — понять настолько настроение общества, чтобы не возбуждать неудовольствие напрасно. Это требует заседаний секретных,причем надо принять за основу занятий полную негласностьобсуждаемого (курсив мой. — В. Т.)».В условленный вечер члены комитета: Кочубей, Новосильцев, Строганов и Чарторижский — собирались в Зимнем или Каменноостровском дворце за обеденным столом у императора. Отобедав, они в отличие от других приглашенных не уезжали сразу из дворца, но проходили через особую дверь в небольшую комнату, смежную с покоями их величеств. Некоторое время спустя туда входил Александр и начинал с присутствовавшими обсуждение различных аспектов реформы государственного управления страной. Несмотря на подобную скрытость, ни состав комитета, ни характер его деятельности не оставались секретом для общества.

Те, кто знал о комитете, относились к его деятельности по-разному. Министр юстиции Г. Р. Державин называл молодых друзей Александра I «якобинской шайкой» [12]и говорил, что они ни государства, ни дел гражданских основательно не знают. Бывший начальник Сперанского А. А. Беклешов едко смеялся над членами «Негласного комитета»: «Они, пожалуй, и умные люди, но лунатики. Посмотреть на них, так не надивишься: один ходит по самому краю высокой крыши, другой по оконечности крутого берега над бездною; но назови любого по имени, он очнется, упадет и расшибется в прах». Многие же из знавших о «Негласном комитете» были настроены к нему благожелательно. Примечательным, однако, являлось другое — среди знавших о деятельности комитета не было почти никого, кто бы относился к реформаторству друзей Александра равнодушно, то есть никак. Почти все воспринимали это реформаторство серьезно. Всерьез верили в то, что образованные на западноевропейский манер, не имеющие никакого опыта государственного управления, да и не знающие как следует России молодые люди смогут разработать разумный проект планомерного, сознательного преобразования этой огромной, необъятной умом и сердцем страны, которую в ее прошлом гнули и ломали, заливали кровью и развращали, перекраивали и перестраивали, но которая тем не менее всегда жила и развивалась по-своему — так, как того хотелось ей, а не какому-либо пресловутому правителю-реформатору!