– Готова поспорить, мать жалеет, что рассказала мне, – сказала Натали Симоне. Они сидели на диване у Симоны и ели виноград. Соседка ее продавала виноград с уличной тележки, и Симона могла купить у нее за полцены тот, что не продался за пару дней на прилавке. Когда Натали была у Симоны в прошлый раз, она предложила той как-нибудь купить побольше винограда, чтобы они могли толочь его ногами, как на винодельне. Симона сказала, что это запачкает всю квартиру, но она с радостью потопчет с ней виноград, если они поедут на виноградник в Бордо.
– Скорее всего, – ответила Симона, выковыривая виноградную косточку из зубов. – Но шила в мешке не утаишь. Она когда-нибудь объяснит.
– Кстати, об объяснениях, – сказала Натали, указывая на первую полосу
В газете было опубликовано второе письмо убийцы. Она склонилась над ней, перечитывая.
Париж,
благодарю, что пришел к моему второму экспонату. Было великолепно наблюдать мои произведения рядом друг с другом, хоть и недолго. Очереди были весьма впечатляющие. Не желаю разочаровывать, обещаю предоставить что-нибудь новое для осмотра в ближайшее время.
– Эти девушки для него не люди, – сказала Симона. – Они шахматные фигуры.
– Или произведения искусства.
Симона подняла брови и откинулась на спинку.
– Отвратительно, даже по твоим меркам.
– Это его слова, не мои. Подумай сама, – сказала Натали, пряча выбившиеся локоны обратно под кепку разносчика газет.
– Будто морг – это художественная галерея, – сказала Симона. Ее глаза с длинным ресницами сузились в задумчивости. – Или как музей восковых фигур. Кстати, нам в него надо сходить наконец. Ты должна увидеть их новую экспозицию. Луи говорит, что он мало что видел лучше этого и внимание к деталям там просто потрясающее.
– Что? Ты хочешь, чтобы я
– Та, которая не понимает, почему ты просидела тут целый час, но так и не начала писать свое анонимное письмо. Не думай, что я тебя пущу сдавать статью месье Патиноду, пока мы ничего не придумали.
Целью сегодняшнего визита Натали действительно было написание письма префекту полиции, и лист бумаги смотрел на нее неодобрительно с того момента, как она села. Настало время взяться за карандаш, но она взвешивала эту идею снова. Взвешивала и перевешивала.
– Вот мой список причин этого
– Как насчет того, – Симона усмехнулась, – что ты останешься анонимом и можешь помочь им больше, чем думаешь. Будь ты одной из этих бедняжек в морге, неужели ты не хотела бы, чтобы твой убийца предстал перед правосудием?
– Конечно, дело не в этом, а в том… – Она вздохнула, не окончив предложения. Она знала, что это разумные причины, и уже обдумала каждую из них. К воодушевлению от обладания этим даром примешивался страх неизвестности. Какое бремя ответственности это принесет? Что если ее вмешательство осложнит расследование или каким-то образом сделает ее мишенью убийцы?
Она не рассказывала об этих переживаниях Симоне, потому что не хотела выглядеть эгоистичной.
Кроме того, если уж на то пошло, эта ее способность означала, что ей нужно думать не только о себе. Не так ли?
Симона скрестила лодыжки.
– В чем?
– Это страшно.
– Начни тогда с простого, – сказала Симона. Она поискала в коробке на кофейном столике и выудила оттуда конверт. – Одного предложения хватит, да? «Вторая жертва бежала от своего убийцы по коридору с темно-синим ковром с золотыми полосами по краям».
– Это так… сухо. Звучит почти что глупо, – сказала Натали, устало вздыхая. – Впрочем, кроме этого, ничего нет, и я не хочу драматизировать.
Они посидели немного размышляя.
– Знаю! – сказала Симона, щелкая пальцами. – Не могу поверить, что мы раньше не догадались. Расскажи им, как он ее убил! Они будут знать это из результатов аутопсии, а больше никто. Кроме тебя.
– Кроме меня, – сказала Натали, – или кого-то из морга, кто это отправил ради шутки.
– Не беспокойся ни о чем таком. Они будут гадать, как кто-то помимо самого убийцы может это знать. Или предположат, что это догадка. Тебе нечего терять, потому что они могут и просто выбросить. А
– Это только привлечет их внимание ко мне.
– И, – сказала Симона, скрещивая руки, – ты останешься анонимом.