«Спасская красавица». 14 лет агронома Кузнецова в ГУЛАГе

Частенько следователь мне говорил: «Сознавайся, не сознавайся, все равно судить тебя будем и ты пойдешь в Земельный отдел, но если сознаешься, то мы тебя переведем на Лубянку, там условия во много раз лучше, чем здесь, и ты не будешь мучить себя и меня».

Как только меня перевели в Сухановку, следователь из Москвы переехал сюда. В Москву он выезжал в воскресенье утром и обратно в Сухановку приезжал в понедельник утром, к 10 часам.

Все это, вместе взятое, очень сильно отразилось на моей нервной системе.

Я стал страдать галлюцинациями. Смотришь на оконное стекло, и ясно представляется, что на нем нарисовано, как Дубровского втолкнули в клетку к медведю и медведь бросается на Дубровского…

Я не верил своим глазам и неоднократно к окну подводил своего соседа: «Ну вот, смотри, тут ясно видно, как Дубровский борется с медведем»…

Мой сосед по камере старался убедить меня, что на стекле нет ничего, а это лишь галлюцинация, потому что ты сильно переутомился…

Но несмотря на его здравые доводы, я оставался при своем мнении и ежедневно по несколько раз подходил к окну и проверял сам себя: на стекле Дубровский борется с медведем…

Или было так. Смотришь на головку оконного шпингалета, и кажется, что это не головка шпингалета, а головка моей дочери. А дальше на стекле мне представлялось: иду я со своей женой полем, а вдали стоит моя мать, моя сестра и сестра жены Мария, и провожают нас все они, печальные и грустные.

Такие видения мне представлялись еженощно…

Я уже не говорю о том, что, идя на допрос к следователю, еле-еле двигаешь свои ноги, а ведущие тебя с двух сторон солдаты изо всех сил стараются, чтобы ты шел быстрее, вероятно, боясь, как бы кто с тобой не встретился из таких же несчастных людей…

Однажды я не выдержал и сопровождающим меня солдатам заявил, что иду нормальным шагом и не нужно меня гнать!

Отпускает тебя следователь в 5–6 вечера. Казалось бы, этому должен радоваться, как в Лефортовской, но нет: лучше сидеть у следователя, чем идти в камеру, зная, что в ней находится человек, который своими расспросами вызывает тебя на провокацию.

И если ты неосторожно выпустишь какое-то слово, то оно немедленно будет передано следователю…

Единственная для меня была отрада – наступление утра.

Сидишь уже совсем измученный, несколько раз с разрешения следователя сходишь в уборную, намочишь холодной водой платок и, сидя у следователя, прикладываешь его к своим сонным глазам, чтобы разогнать несносную дремоту.

Но вот забрезжило, скоро наступит рассвет, к окну прилетят птички и защебечут, предвестники рассвета.

Сначала прилетают сороки, сядут на деревья перед окном (зонтов на окнах в следовательском корпусе не было), защебечут. Вот, мол, и мы прилетели приветствовать вас, несчастненьких…

Потом прилетают воробушки, в большинстве своем стайками; сядут на деревья и начинают чирикать, приветствовать восход солнца.

А потом прилетают галки…

С каким нетерпением ждешь их прилета. С их прилетом заключаешь, что еще одна мучительная ночь кончилась.

Тяжело и грустно было сидеть в Сухановке в воскресный день.

В этот день у Сухановки собиралось много народу, особенно молодежи и детворы.

Жизнь за стенами Сухановки била ключом. Через форточку в камеру вливались радостные, веселые пионерские песни, звуки рожка горниста и барабанного боя.

Игра на гармони и пение русских народных и революционных песен и частушек…

Эти веселые и радостные дни для народа так тяжело ложились на сердце. Все это очень тяжело переживалось, и кто этого не испытывал, тому трудно понять. Как бы хотелось броситься в постель, накрыться одеялом и лежать, ничего не слыша. Но, к сожалению, постель на замке, и ее откроют лишь после вечерней поверки…

Понедельник, 23 июня, я только что от следователя пришел в камеру. Мой сосед спрашивает:

– Ты в следовательском корпусе ничего не слышал?

– Нет, да что там услышишь? А что?

– Объявлена война, с кем, пока не известно, не то с Германией, не то с Англией.

– Ты откуда это узнал?

– Только что передали из соседней камеры. Сосед пришел от следователя и там услышал эту нерадостную весть.

Необходимо отметить, что заключенные очень чутки и наблюдательны к каждому новому событию, примечают все до мельчайших подробностей…

Возьмите Сухановку: уж насколько там было строго, не проникало ни одно постороннее слово, а вот объявлена война, и о ней уже знают заключенные…

Сообщение оказалось верное. На другой день на окна поставили деревянные ставни, лампочки светло-прозрачные заменили синими…

На ночном допросе следователь заявил, что он меня оставляет на целую неделю. Раз не сознаешься, так оставайся! Конечно, я такому сообщению был бесконечно рад: ну, думаю, после отъезда следователя отдохну и ночи буду спать спокойно, никто меня тревожить не будет…

27 июня 1941 года, ранним утром нас разбудил звук отпираемого замка, мы оба проснулись, за кем пришли – не знаем.

Дверь открылась, вошел солдат и тихим голосом назвал мою фамилию. Я встал с койки, и он мне сказал, чтобы я одевался, брал свои манатки и следовал за ним.