Спаситель мира

Он ждал, что голоса начнут спорить или попытаются его переубедить, но они молчали. «Они не могут спорить! – ликовал Ёрш. – Не могут! – От радости пересохло во рту. – С этим никто не поспорит, никто на свете! Сейчас семнадцать минут пятого!»

Когда первая волна восторга прошла, Ёрш стал думать о людях и особенно о Виолет. Ее образ воскресил в памяти песню Кларенса Уильямса «Я маленький дрозд», а еще «Мурашки» Бикса Байдербека и «Ничего не делай, пока я не вернусь» Билли Холидей.

– Я иду, Виолет, я скоро приду! – сказал вслух Ёрш. – Ничего не делай, пока я не вернусь!

Он представил, как она сидит на черном лакированном диване у тускло-красной стены. Стоит открыть дверь – и Виолет подпрыгнет, а если рассказать о том, что сегодня случилось, упадет в обморок. В обморок люди сейчас не падают, но, если очень попросить, Виолет упадет. В старых песнях женщины постоянно падают в обморок! Представлять Виолет на диване оказалось приятно, и Ёрш представил снова. Он скажет: «Виолет, я исполнил миссию, я спас мир от гибели!» Виолет назовет его маленьким профессором, и он надуется от гордости. Ее караулит полицейский, только разве это страшно? Едва он потянется за пистолетом, Виолет выдернет ковер у него из-под ног. Полицейский попробует встать, но Виолет огреет его сковородкой. Полицейский запоет «Ты пожалеешь, что родилась» Луиса Армстронга, а Виолет – «Черный и унылый» Этель Уотерс. Потом полицейский запоет «Поезд до Джолиет» Мемфис Минни, но Ёрш перебьет его «Солнечным настроением» Бикса Байдербека, а Виолет закружится на табуретке.

В переулке у станции Ёрш заметил Быстрого с Ловким, сообщил им потрясающую новость и в доказательство поднял сломанную руку. Быстрый и Ловкий стояли не шевелясь и завороженно на него смотрели. В тени домов виднелись лишь белые носки на их ладонях и время от времени поблескивали глаза.

Ёрш зашагал было к станции, но вдруг остановился и сделал лицо «как у президента».

– Парни, я справился! – объявил он. – Миссия выполнена. Мир не погиб!

На станции Ёрш сообщал новость каждому встречному. Встречные смотрели на него в полном недоумении. Он брел вдоль турникетов, вставлял в прорези подобранные с пола билеты, и никто не говорил ни слова. Станция была куда светлее и красивее, чем прежде. Аргоновые лампы холодно пульсировали. Кожа пылала, а когда Ёрш поднес сломанную руку к глазам, пальцы громко хрустнули, только его ничего не удивляло и не волновало. Он путешествовал по миру, спасенному и преображенному ценой огромной жертвы. Неудивительно, что этот мир кажется незнакомым: Ёрш взирал на него глазами обезумевшего святого.

На четырнадцатом по счету билете Ершу повезло, и он бочком прошел через турникет, подняв сломанную руку к груди. Дышать старался ровно и медленно, хотя боли не чувствовал. К станции подлетел поезд шестого маршрута, и Ёрш сел в вагон. Платформа безропотно отстала. В пустом вагоне было чисто, серо и пахло жареным миндалем. Что за окном: ночная мгла или темнота туннеля? Это сигнальные огни или звезды? Руки Ерша прижаты к поручню, ноги – друг к другу, голос не отличим от стрекота цикады.

– Я Вильгельм Оранский! – прокричал Ёрш. – Сигарета у кого-нибудь найдется? – порой он громко и четко проговаривал каждое слово.

В вагоне стояли не блоки Г-образных сидений, а пепельно-серые скамьи, как в приемной стоматолога, или в камере, или в зале суда. Или в кабинете директора «Беллависты». Или как в курительной, только там скамейки были узорчатые.

Далее события развивались медленно. В окне Ёрш видел свое бледное лицо, которое безостановочно корчило рожи, видел звезды, царапины и выбоины в стене туннеля. Колеса мерно стучали о рельсы. Поезд идеально вписался в туннель. Он скользнул в темную арку ловко, словно рука в карман, сжал Ерша в объятиях и успокоил.

– Сколько сейчас времени? – спросил кто-то. Часы показывали двадцать семь минут пятого. Поезд дал легкий крен на вираже, выпрямился, сухо кашлянул и сбавил скорость. Сигнальные огни ярко вспыхнули, потом замигали и потухли. Ёрш выпучил глаза и прижал бескровное лицо к окну. Стены туннеля покрывали огромные цветовые полотна, глифы и подписи. Влажный бетон пестрел от тайных знаков: сквозь мрак пробивались оранжевые, бирюзовые, серебристые, платиновые. Кровоточащие, душераздирающие буквы, такие тэгами называют. Это же тайнопись! Прекрасное, пронзительное, волнующее откровение, доступное лишь его взору.