Спаситель мира

Фотографию делали в саду, а потом явно передержали в проявителе. В центре кадра – мальчик лет четырех, максимум пяти. Волосы бесцветные, руки вытянуты, словно он пытался схватиться за поручень в быстро движущемся поезде. В фотографии было что-то необычное, но что именно – Латиф понял не сразу. Лицо мальчика дышало не просто умом и даже не уверенностью, а неким знанием и проницательностью.

– Вы тоже заметили, – тихо сказала Виолет. – Заметили ведь?

Латиф кивнул.

– За сына мы опасались уже тогда и не только из-за его странного взгляда. Уилл и двигался, и разговаривал иначе, чем другие дети. Алекс решил: это – признак гениальности. – Виолет присела на диван. – Теперь кажется, мы оба догадывались, к чему все идет.

– Когда оглядываешься на прожитые годы, всегда так кажется.

– Правда?

– Разве у вас или вашего мужа был выбор?

– Это я и имела в виду, говоря, что вы чересчур деликатны для своей работы.

Латиф тщательно изучал фотографию и старался высмотреть побольше деталей. Лишь через несколько секунд он заметил на заднем плане девочку: постарше мальчишки, уже подросток, но если бы не это, легко сошла бы за его сестру-близнеца. В мальчишке красота еще не раскрылась, а девочка казалась настоящей феей. Нечеткая и эфемерная, она парила в левом верхнем углу снимка, точно хотела ускользнуть от фотографа, но не успела. Латиф даже вопрос задать боялся: бог знает, как прозвучит голос!

– Кто эта девочка? – наконец отважился он.

– А вы как думаете?

Конечно, конечно же, это она! От прежней решимости Латифа не осталось и следа. Он взглянул на Виолет, но она сидела слишком близко – лица не рассмотреть. Оно расплывалось, как у девочки на фотографии.

– Сколько лет вам было, когда вы приехали в Штаты? – Латиф ждал, что Виолет улыбнется, но она сдержалась.

– Двадцать один. Слишком мало, чтобы рассуждать здраво.

– Девочка на фотографии выглядит не старше четырнадцати.

– Я страшно комплексовала из-за девчоночьей внешности, – кивнула Виолет. – Казалось, меня втиснули в чужое тело.

– Ну, мисс Хеллер, это далеко не самое страшное!

Виолет нахмурилась.

– Алекс частенько заставал меня перед зеркалом: я корчила страшные рожи. Увы, дурная привычка передалась сыну. Уилл постоянно гримасничает.

Латиф заставил себя переключить внимание на альбом.

– Когда умер отец Уилла?

– В марте будет два года.

– Ясно… – буркнул Латиф, вспомнив короткий некролог в «Нью-Йорк таймс»: Александр Уитман умер от инфаркта в заштатном мотеле близ какого-то аэропорта, один-одинешенек, «скорая» приехала слишком поздно, и так далее, со всеми ужасными подробностями ужасной смерти. – Как раз когда состояние вашего сына резко ухудшилось.

– В то время Алекс нас уже не навещал. Ему своих проблем хватало, – проговорила Виолет. Со стороны казалось, речь идет о случайном попутчике, а не об отце ее единственного ребенка.

– Насколько я понимаю, разошлись, как в море корабли?

– Да, именно так и получилось. – Виолет хотела что-то добавить, но осеклась. – Смешное выражение, правда? При жизни Алекса я не до конца понимала его смысл. – Она забрала альбом у Латифа. – На самом деле мы не просто разошлись, а потеряли нечто очень важное – жизнь нашего сына, его будущее.

Наблюдая за Виолет, Латиф ощущал – сначала слабо, потом все сильнее и сильнее, – что напрочь утратил здравомыслие. Вскоре ощущение превратилось в осознание, но осознание пассивное. Он сидел на диване, безвольно позволяя вить из себя веревки. Виолет даже стараться особо не пришлось.

– Показать вам еще одну фотографию?

– Да, конечно.

Виолет положила альбом на колени и стала медленно, якобы смущенно листать, изображая любящую родительницу. «Никого она не изображает, – одернул себя Латиф. – Ты хочешь Виолет, но это еще не повод плохо о ней думать. Лучше сдайся на милость победительнице».

– Вот, Уилл в библиотеке, через пару месяцев после четырнадцатилетия, – объявила Виолет, разглаживая пластиковое гнездо.

Латиф посмотрел на фотографию. Та же аккуратная головка, теперь слишком красивая для мальчика, та же форма плеч, та же поза, так же аккуратно расчесанные волосы. И лицо, бледнеющее на фоне гранитной лестницы, вроде бы то же, только теперь в нем читалась не уверенность, а паника. Улыбка напоминала ширму у операционного стола.

Виолет чуть отстранилась и кашлянула в кулак.