В кресле сидел мужчина, в котором он с превеликим трудом узнал Мадса Гильструпа. Одет в чистую белую рубашку и черные брюки, но небрит, лицо опухшее, глаза словно вылиняли, подернуты тусклой серой пленкой. На коленях у него лежала двустволка, черный дробовик с тонкой анималистической резьбой по темно-красному прикладу. Дуло смотрело прямо на Юна.
– На охоту ходишь, Карлсен? – тихо спросил Мадс Гильструп хриплым пьяным голосом.
Юн покачал головой, не сводя глаз с дробовика.
– В нашей семье охотятся на всё и вся, – продолжал Гильструп. – Хоть на мелкую дичь, хоть на крупную. У нас это чуть ли не фамильный девиз. Отец стрелял по всему, что способно ходить и ползать. Каждую зиму он ездит в какую-нибудь страну, где есть животные, каких он еще не стрелял. Прошлый год в Парагвай, там живет какая-то редкая лесная пума. А вот я никуда не гожусь. Отец так считает. Говорит, нет у меня должного хладнокровия. Я, мол, сумел заловить одну-единственную зверушку, вот ее. – Мадс Гильструп кивком показал на экран. – Только, ясное дело, имел в виду, что
Мадс Гильструп положил дробовик на салонный столик подле себя и сделал приглашающий жест:
– Садись. На следующей неделе мы подпишем с твоим начальником Давидом Экхоффом окончательное соглашение о недвижимости, прежде всего на Якоб-Оллс-гате. Отец отблагодарит тебя за содействие.
– Боюсь, благодарить меня не за что, – сказал Юн, усаживаясь на черный диван. Кожаная обивка, мягкая, но холодная как лед. – Я дал чисто профессиональное заключение.
– Да? Вот как?
Юн сглотнул.
– Польза от финансов, замороженных в недвижимости, несравнима с пользой, какую они могут принести в другой нашей работе.
– Но другие продавцы, наверно, выставили бы недвижимость на открытый аукцион?
– Мы бы тоже так поступили. Однако вы были непреклонны и недвусмысленно дали понять, что, предлагая купить всю недвижимость целиком, не согласитесь ни на какие торги.
– И все же решающую роль сыграла твоя рекомендация.
– Я просто оценил ваше предложение положительно.
Мадс Гильструп улыбнулся:
– Черт, вы могли бы выручить вдвое больше.
Юн пожал плечами:
– Возможно, мы бы выручили несколько больше, разделив совокупность недвижимости, но нынешний вариант избавляет нас от долгого и трудоемкого процесса продажи. А для Руководящего совета важно полностью доверять покупателю. Ведь нам необходимо позаботиться о тамошних жильцах. Даже думать не хочется, как бы с ними обошлись менее совестливые покупатели.
– Пункт о замораживании квартплаты и невыселении нынешних жильцов действует только восемнадцать месяцев.
– Доверие важнее договорных пунктов.
Мадс Гильструп наклонился вперед:
– Что ж, это верно, Карлсен, черт побери! А тебе известно, что я с самого начала знал про вас с Рагнхильд? Видишь ли, когда она с кем-то трахалась, щеки у нее горели румянцем. И так бывало каждый раз, когда в конторе упоминали твое имя. Ты цитировал ей Библию, когда вы трахались? По-моему, ей бы это понравилось… – Он опять откинулся на спинку кресла, коротко хохотнул, провел ладонью по дробовику на столике. – Ружье заряжено, Карлсен. Ты видал, что может наделать дробь? Даже целиться особо незачем, спустил курок, и – бум! – тебя припечатает вон к той стене. Здорово, да?
– Я пришел сказать, что не хочу, чтобы мы были врагами.
– Врагами? – Мадс Гильструп засмеялся. – Вы всегда будете мне врагами. Помнишь то лето, когда вы купили Эстгор и сам командир Экхофф пригласил меня туда? Жалко ведь бедного мальчика, вы же купили его детские воспоминания. Насчет подобных вещей вы ужасно впечатлительны. Господи, как я вас ненавидел! – Мадс Гильструп опять засмеялся. – Смотрел, как вы играли и веселились, будто все там ваше. Особенно твой брат, Роберт. Он все время хороводился с маленькими девчонками. Дразнил их, водил в сенной сарай и… – Мадс переставил ногу, задел бутылку на полу, которая упала с легким стуком. Коричневая жидкость, булькая, растекалась по паркету. – Меня вы не замечали. Ни один из вас в упор меня не видел, словно я пустое место, вы были заняты друг другом. Ладно, думал я, стало быть, я невидимка. Вот и покажу вам, на что невидимки способны.
– Потому ты это и сделал?
– Я? – Мадс засмеялся. – Я невиновен, Юн Карлсен. Мы, люди привилегированные, всегда невиновны, пора бы понять. Совесть у нас всегда чиста, потому что у нас есть средства купить чужую. У тех, кому до́лжно нам служить, делать грязную работу. Таков закон природы.
Юн кивнул:
– Зачем ты позвонил полицейскому и признался?
Мадс Гильструп пожал плечами:
– Вообще-то я хотел позвонить не ему, а Харри Холе. Но у этого шалопая не оказалось визитной карточки, вот я и позвонил по тому номеру, которым располагал. Халворсену или как его там. Не помню, я был пьян.
– Ты кому-нибудь еще говорил об этом? – спросил Юн.
Мадс Гильструп помотал головой, поднял с полу упавшую бутылку, отхлебнул глоток.
– Только отцу.
– Отцу? А-а, ну да, разумеется.
– Разумеется? – Мадс фыркнул. – Ты любишь своего отца, Юн Карлсен?
– Да. Очень.