Спасибо деду за Победу!

Это означает последний писк армейской моды? То еще удовольствие, наверно, в летнюю жару носить шерстяную одежду, да еще и поверх нательного белья… Куда уж лучше в легкой льняной рубашке. Но это все-таки подарок, поэтому я благодарю Свистунова от всей души — старались ведь.

— Ну, сапоги-то твои! — поясняет капитан. — Только левый был малость порван, когда мы тебя нашли, а на правом каблук отлетел… Наш старшина их починил — они теперь как новенькие. Да, они и были новенькими.

— Трофейные! С одного малолетнего бандеровца снял! — зачем-то признаюсь я. — А он их, видать, только по праздникам и надевал.

— Бандеровцы — это кто? — сразу насторожил уши Петров. — И что у них за праздник, когда война идет?

— Да есть такой… Степан Бандера, украинский националист… Желает на немецких штыках свободную украинскую республику создать.

— Свободную украинскую республику? — переспросил Петров. — Так у нас ведь уже есть свободная Украинская Советская Социалистическая Республика!

— А они хотят свободную от жидов и москалей! — пояснил я. — Вот потому у них и праздник — освободители пришли!

— Откуда ты все это знаешь? — удивился Петров.

— Так, два дня назад, пока ты в овраге с простреленной ногой лежал, я одну деревню посетил…

— А, так это когда ты ходил того деда искать! — вспомнил лейтенант. — И что там?

— Почти вся деревня переметнулась на сторону немцев. Я там парочку активистов, включая новоявленного старосту, того… на тот свет отправил. Вот мне от них сапоги и отломились!

— Ага… — задумчиво произнес Петров, разглядывая меня с новым интересом. — Ты мне потом про это дело подробно расскажешь, хорошо?

— Как скажешь, начальник! — усмехнулся я.

— Это еще не все! — напомнил о себе Свистунов, жестом фокусника вынимая из мешка кобуру. — Твой пистолетик?

— Мой!

— Тоже небось на дороге лежал? — усмехнулся капитан. — Рядом с сапогами?

— Почти угадал! Тоже в той деревне подобрал. Его староста носил…

— Наш оружейник его малость подшаманил — там затворные рычаги заедало. В общем, владей!

С этими словами Свистунов положил «парабеллум» рядом с подушкой. В этот момент в палату заглянула Дуня. Я ее даже не сразу и узнал — девушка была густо запорошена пылью, только на лице выделялись две светлые дорожки, пробитые слезами.

— Вы живы! — радостно сказала сестричка и разревелась. — А там… у нас… столько народу побило… Бонба прямо в палату угодила… Ой, мамочка, как страшно!

— Ты не реви, а скажи толком, что делать, — капитан успокаивающе положил свою огромную лапищу на плечо девушки. — Может, я чем помочь могу?

— Да, дяденька, помогите! — пискнула Дуняша. — Эвакуацию объявили. Сейчас всех уцелевших будут из госпиталя выносить — здание очень сильно повреждено.

— Нас в последнюю очередь выносите! — сказал я. — Мы не пострадали, да и потолок на голову не падает. Подождем! Да, Володь?

— О чем разговор! — немедленно отозвался Петров. — Конечно, подождем! Да я, в принципе, могу и сам…

И Петров начал вставать, но его ощутимо качнуло. А что вы хотите — полбутылки водки употребить?

— Нет, ранбольной, лягте! — строго сказала Евдокия. — За вами придут!

— Двое с носилками? — усмехнулся я совпадению с детской шуткой.

— Да! — серьезно кивнула санитарка. — Пойдемте, дяденька!

После ухода Дуни и Свистунова, мы некоторое время лежали молча. Меня, наконец, «отпустило» — подействовало «сорокаградусное лекарство». Чувствуя себя изрядно пьяным, я начал вполголоса напевать любимую песню.

— Что это такое ты поешь? — с интересом спросил Петров. — Никогда такой песни не слышал!

— Ну, как же? Это же марш сталинской артиллерии! — удивился я.

— Нет, марш артиллеристов я знаю! — возмутился лейтенант. — Там совсем другие слова! Ты поешь: «артиллеристы, Сталин дал приказ»! А там — «артиллеристы, точней прицел»![81]

— Ну, не знаю! — отмахнулся я. — Что услышал — то и пою! Не нравится — не слушай!

— Нравится! Хорошие слова! Пой громче, а то бурчишь под нос! — приказал Петров.

Я запел второй куплет, но исполнению помешали — где-то неподалеку вспыхнула перестрелка.

— А что — линия фронта где-то рядом проходит? — удивленно спросил я у лейтенанта.

— Вообще-то нет! — растерянно сказал Петров. — По Икве она проходит, несколько десятков километров отсюда. Это что же? Немцы прорвались? Но тогда бы мы услышали стрельбу гораздо раньше — без боя фронт не прорывают! Ну-ка, дай пистолетик, я сбегаю посмотрю!

— Держи! — вручаю лейтенанту «парабеллум».

Петров с трудом поднялся, взял оружие и попрыгал на одной ноге в коридор. Прошло минут пять. Перестрелка стихла, но почти сразу возобновилась с прежней интенсивностью. Причем звуки стрельбы начали приближаться.

Лейтенант появился в дверях, помогая себе подобранным где-то костылем. По его лицу я понял — дела хреновые.

— Игорь, беда! — отдышавшись, тихо сказал Петров. — Это не прорыв. Это диверсанты в нашей форме. Они, видать, пока бомбежка шла, под шумок в город проникли. И на штаб корпуса напали. Но им там не отломилось ничего — охрана их погнала. Плохо то, что гонят их прямо на нас. А здесь всей охраны — два красноармейца с винтовками. Если диверсанты госпиталь захватят…