Спасенная с «Титаника»

– И ты будешь говорить мне, что я понимаю, а чего не понимаю? Я считал себя джентльменом, юристом, честным и порядочным горожанином, но когда я выбирался из траншеи, чтобы ринуться в атаку, до меня вдруг дошло, что я – совсем другое создание: зверь, убийца, бездушный автомат, который ведет людей на бойню, где их разрывает в клочья. Я закалывал штыком незнакомцев в припадке слепой ярости. После боя я был уже совсем не тем человеком, который перелезал через бруствер. На то, чтобы разобраться, кто же я на самом деле, и ответить на другие вопросы, у меня ушли годы и годы. Хочешь сказать, жизнь, крышу над головой и свою любовь дала тебе чужая женщина? Ты действительно считаешь ее чужой? Разве Мэй не жертвовала ради тебя последним пенни? И пусть по крови она не родная, не смей даже заикаться, что она о тебе не заботилась! Ты испытала шок, тяжелый шок, и теперь многое изменилось. Да, это повод жалеть себя, хандрить и дуться на всех нас. Но, знаешь ли, Элла, есть другой вариант, хотя и более трудный: жить дальше и заниматься тем, что получается у тебя лучше всего, сознавая, что ты наделена свыше прекрасным даром: глазами и руками художника. – Селвин мерил шагами тесную студию, сверля Эллу взглядом. – Пока ты заставляешь этот дар работать, он тебя не покинет. Дашь ему угаснуть, и он больше не вернется. Ты этого хочешь?

Элла не помнила, чтобы Селвин когда-нибудь произносил такую длинную речь.

– Я хочу знать, кто я. Без этого никак нельзя.

Селвин пожал плечами.

– Согласен, но только не сегодня. Вряд ли ты сумеешь докопаться до истины в День рождественских подарков. Все давно спят. Я приготовлю тебе какао.

– Нет уж, спасибо, – отрезала Элла. – Ты все время кипятишь молоко, а я ненавижу пенки.

Она посмотрела на Селвина: он протягивал руки, чтобы обнять ее.

– Мы не родня, это правда, но я всегда относился к тебе по-особому, так же как к Мэй… Пора спать. Утром все покажется нам не таким страшным.

При свете фонаря они спустились по обледенелой тропинке. Элла мучилась стыдом, чувствовала себя усталой и опустошенной, как выжатый лимон. Селвин прав: выяснение собственной личности подождет до завтра. Несмотря на пережитое потрясение, какая-то часть души Эллы давно подсказывала ей, что она не похожа на мать. Глядя на Мэй, она никак не могла представить, что та носила ее под сердцем. Этот маленький червячок сомнения вызывал у нее мучительное чувство вины, так что со временем Элла научилась не обращать на него внимания. Теперь же, когда правда открылась, она испытывала непонятное удовлетворение от того, что интуиция ее не подвела.

Элла остановилась и запрокинула голову в ночное небо, где светила луна и мерцали звезды. Кто я? Как мне это выяснить? Есть ли в мире хоть один человек, которому это известно?

Глава 95

Италия

Мать Марии, с головы до пят одетая в черное, долго изучала пинетку, хотя ее глаза давно заволокло белой пленкой.

– Я плохо вижу, – сказала она наконец. – Кружево хорошее, и башмачок красивый… такие есть у каждого младенца. Не возлагай надежды на эту мелочь.

– Но ведь Мария плела прекрасные кружева, – не отступал Анджело, огорченный словами старухи.

– Как и большинство девушек в Ангьяри и Сансеполькро. За это мы должны благодарить сестер Марчелли и их маленькую scuola di merletto[23]. Для кружева нужен лишь моток ниток да коклюшки, а сколько прекрасных вещей мы создали с их помощью за эти годы: звезды, цветы, снежинки, животные… Помню, Мария сидела подле моего валика и смотрела, как я плету. Теперь ее больше нет с нами. Такова воля Господа.

Анджело рассчитывал услышать совсем иное. Он был смущен и расстроен.

– Я думал, вы узнаете ручную работу, – сказал он, засовывая пинетку в карман. Встреча далась ему тяжело. – И зачем только мы прислали ей билет…

– Марию все равно было не остановить. Она хотела к тебе. Много месяцев она проводила все свободное время за плетением кружев – воротничков, манжет, детских вещей, – старалась заработать лишнюю монету. Взгляни, как она улыбается на фотографии и какое изящное кружево на платье Алессии. Мария гордилась своей работой, а малышка – смугляночка, вся в тебя.

Каждая точка этой драгоценной фотографии была отпечатана в сердце Анджело, однако он вновь устремил взгляд на нее. Отец Марии наполнил стакан терпким вином.

– Пей, сынок. Мы не держим на тебя зла. Не ты потопил пароход. Он оказался слишком велик для океана, и океан его поглотил. Мария села не на тот корабль.

– Если бы вы знали, как тяжко носить эту боль в сердце, – заплакал Анджело.